Я внимательно изучил кладбище, обошел
его по периметру, убедился, что все до одной могилы пусты. По сути
дела, с места снялась и куда‑то уперлась целая прорва мертвецов,
никого не предупредив.
Одно я мог сказать точно, душами
здесь и не пахло. А вот темной магией – сколько угодно. Это был
аромат сырой дубовой коры и дегтя, едва ощутимый даже для меня, но,
наверное, любой представитель инквизиции почувствовал бы его, не
дойдя до ограды ста шагов.
Пугало зачем‑то залезло в одну из
могил, потопталось в ней, с шумом выбросило оттуда разваленные,
гнилые доски и комья земли. Проповедник пожал плечами. Он не
понимал, что происходит.
Я еще немного побродил по кладбищу,
отмечая, что сторожка смотрителя выглядит столь же запущенной, как
и весь погост. Затем нарисовал несколько фигур, орудуя
мелом по уцелевшим поверхностям могильных плит, и смог выяснить,
где использовали магию подъема.
Нигде.
Судя по фигурам, никакого
ритуала здесь не проводили, и стихийный всплеск произошел по
совершенно неясной для меня причине.
– Вид у тебя такой, словно ты
обнаружил в карманах пропажу денег.
– Что‑то в этом роде. При
подобных всплесках totentanz не выходит за пределы погоста. Но, как
видишь, мертвецы ушли. Такое бывает только во время ритуалов или
если ограда не освящена.
– Она освящена.
– Знаю. Уже проверил. Что
заставило уйти кости – смогут понять только слуги Церкви. Они
большие специалисты в делах борьбы с колдовством и чертовщиной.
Подошло Пугало, поманило меня за
собой с загадочным видом, скалясь своей застывшей, жутковатой
улыбочкой.
– Не слишком разумно,
Людвиг! – предупредил Проповедник. – Я бы сказал, даже
опрометчиво. Разумеется, для тебя.
– Пугало право. Следует
прогуляться по лесу.
– Не желаю видеть мертвых в
таком ничтожном и несчастном виде. Не по‑божески это, зреть детей
Господа в столь жалком состоянии.
– Считаешь, что, когда придет
Судный день и наступит Всеобщее воскрешение, они будут выглядеть
лучше? – с иронией спросил я.
Вместо ответа он пропел, кстати
говоря, достаточно мелодично:
– Lacrimosa dies illa qua
resurget ex favilla judicandus homo reus…
– Ну, так оставайся здесь или
иди на постоялый двор, – не выдержал я.
– Учти! Помрешь, останутся твои
кости среди берез и осин! – кричал он мне уже в спину.
Я махнул ему рукой, и он, повысив
голос, начал петь гимн с самого начала. Странное зрелище для тех,
кто