Впрочем, по сравнению с Горским
пылинками на ветру были мы оба. Там — плоть и энергия сплавились
едва ли не в единое целое.
— Садись, Пётр! — произнёс Леонтий
Игнатьевич негромко и без всякого нажима, но слова будто свинцовыми
чушками на мне повисли, ноги едва не подкосились.
Но — не подкосились. Я не плюхнулся
безвольно в ближайшее кресло, а вместо этого отошёл в сторонку,
расстегнул пальто и расположился так, чтобы за спиной оказалась
стена. Русоволосый крепыш и Кеша остались стоять в дверях,
узколицый Григорий Анатольевич присоединился к операторам старшего
поколения. И — тишина.
Никто не произнёс ни слова, но мир
неуловимым образом изменился, вернее даже исказилось моё
мироощущение, будто сознание попыталось вывернуться наизнанку, а
ещё точнее — его попытались наизнанку вывернуть. Я никак не выдал
того, что ощутил это не самое приятное воздействие, закинул ногу на
ногу и беспечно улыбнулся.
— Чем порадуешь? — спросил
Горский.
— Знаю, что случилось с Ладинским и
Новосельским.
От стола донеслось раздражённое
ворчание, это пробурчал что-то себе под нос господин с рукой на
перевязи.
— Совершенно верно! — согласился с
ним узколицый. — Нельзя доверять словам республиканца! Даже если он
перебежчик и двурушник!
Я фыркнул и с показной беспечностью
откинулся в кресле. Горский неуловимым образом изменил свою позу, и
все мигом умолкли.
— Не считаешь себя перебежчиком? —
спросил он у меня.
— Нет, — покачал я головой. — Заберу
кое-что из камеры хранения и вернусь на свой берег.
— Да его сюда на разведку послали! —
вновь не удержался узколицый оператор.
— Помолчи, Григорий! — потребовал
Горский и сказал уже мне: — Получается, не перебежчик, но
двурушник?
Я пожал плечами.
— Мне от вас ничего не нужно. Ни
денег, ни услуг. Я собираюсь забрать своё, только и всего.
Леонтий Игнатьевич растянул в улыбке
губы.
— А от Карпинских?
Он надавил своей чудовищной волей, но
в плане иммунитета к ментальным воздействиям я мало чем отличался
от абсолюта, так просто мой разум было не взломать. Скрипнул
зубами, да смахнул покатившуюся по скуле слезинку, и только. Хотя
нет — не только. Ещё уловил легчайшее воздействие со стороны
худощавого оператора, самого возрастного из всех. И не воздействие
даже, а внимание. Он будто пытался отследить состояние
моей внутренней энергетики, уловить эмоции, отделить истину от
лжи.