— Как пёс, — проговорил я, наблюдая за его повадками.
— Лизуны хорошие сторожа, — сказал тот ремонтник, что постарше.
Я до сих пор не удосужился узнать их имена, ни молодого, ни
старого, и, похоже, в этом уже не было надобности. — Когда
чувствуют человека, прижимаются к земле, а если тварь, встают в
стойку, — он снова вздохнул. — За километр почувствовать могут.
Миссионеры расселись на корточках вокруг импровизированного
стола и начали быстро есть. Кожу, кости и ступни отдали лизуну. Я
отвернулся, чтоб не видеть этого пиршества, но не мог не слышать,
как хрустят хрящи на зубах твари.
Следующие несколько дней были похожи один на другой: долгий
переход, короткий отдых, снова переход. Только теперь впереди шёл
Готфрид. Урса нагруженная вещами понуро плелась позади меня. Крест
с её груди перекочевал на грудь Готфрида, видимо, это такая
эстафетная палочка: у кого она висит, тот и командир. Старик,
которого Урса назвала примасом, в жизнь миссионеров не вмешивался,
хотя по всем признакам выходило, что главный здесь он.
Тропинка не выглядела нахоженной, пользовались ей не часто, но
всё же пользовались. Едва заметной полосой она суетливо петляла меж
деревьев, порой утопая в густой траве, а порой — в лужах стоячей
воды. К лицу липла паутина, пахло сыростью. Шли мы быстро, как
будто удирали от погони. Может и так. Однажды показалось, что
где-то позади хлопнул выстрел из охотничьего ружья. Но это мог быть
небесный гром. В разрывах древесных крон я видел, как собираются
тучи, и хотя дождя не было, воздух отчётливо пах влагой.
На третьи сутки ландшафт начал меняться. Стало заметно
прохладней, лес прорядился. Чаще стали встречаться каменистые
россыпи. Под вечер четвёртого дня мы выбрались на открытое
пространство — каменистая пустыня. На горизонте поднимались рваные
очертания серых скал, по земле расползлись заросли кедрового
стланика.
Идти стало невмоготу. Мало того, что за всё время мне перепало
лишь три листа крапивницы, теперь ещё и колючие ветви стланика
цеплялись за одежду, а каменное крошево разъезжалось под подошвами
ботинок. Я выдохся. И не я один. Старший ремонтник едва двигался,
Готфриду пришлось ухватить шест и тянуть всю сцепку за собой.
В сумерках остановились у подножья скал, формой напоминающих
пальцы. Как будто великан высунул руку из земли да так и застыл
навечно. Пальцы собрались в щепоть, внутри неё мы и заночевали.