Ведь это же не они. Никто из них не
хотел ничего такого. Они готовы в этом поклясться. И палачам
придется слушать их рыдания да мольбы, а уставшим священникам
отпускать грехи и правых и виноватых, прежде чем веревка затянется
на шеях бунтовщиков. Такое уже было в Лисецке. Будет и в
Клагенфурте. По сути своей люди везде одинаковые.
Но пока же на пути толпы лучше не
попадаться. Меня совершенно не обрадует, если какой‑нибудь
раскаявшийся поутру всплакнет над моим трупом и поскачет на
исповедь.
Ульрике после бега дышала тяжело, она
едва не падала в обморок от усталости, страха и всего того, что
успела пережить за этот час. Я подхватил ее на руки и припустил еще
быстрее, оставив замешкавшегося Проповедника далеко позади.
У перекрестка я заметил нескольких
солдат. Они выглядели растерянными и перепуганными. Один оказался
ранен и сидел привалившись к стене, истекая кровью. Самый толстый
из них, завидев меня, опустил пику, не зная, чего ждать.
– Бегите, идиоты! – рявкнул
я. – Толпа идет сюда от Ратушной площади! Там человек
триста!
Солдат отбросил тяжелое оружие в
сторону, двое его товарищей подхватили раненого и юркнули в
переулок, только их и видели.
«Фабьен Клеменз и сыновья»
располагался на первом этаже богатого трехэтажного здания, судя по
ажурным балкончикам, построенном еще во времена прошлого герцога.
Окна закрыты стальными щитами, дверь заперта, белая вывеска с
острыми черными буквами была прекрасно различима с другого конца
улицы.
Я подлетел к двери, поставил девчонку
на ноги, она прислонилась к стене, вздрагивая каждый раз, когда мой
кулак встречался со стальной поверхностью.
– Ничего не выйдет. – Голос
Ульрике звучал на удивление спокойно. – Они не дураки. И
никого не пустят в такое время.
В двери открылось маленькое слуховое
окошко, забранное решеткой, из‑за которого на меня глядела
тьма.
– Мы являемся клиентами вашего
уважаемого заведения, – быстро сказал я и прежде, чем они
передумали, добавил: – Я из Братства. Если не готовы впустить меня,
дайте убежище хотя бы девушке. Толпа не проявит к ней жалости.
– Вашу руку, пожалуйста, –
прозвучал тихий голос.
Я не мешкая сунул правое запястье в
окошко, почувствовал, как кожи коснулся ивовый прутик.
– Теперь ваша спутница, господин
ван Нормайенн.
Ульрике, увидев мой успокаивающий
кивок, выполнила просьбу.