"Сгущёнка, я... Не хотел. Не смогу быть на связи... Только
холодно... Они говорят... Нужно... твоей помощи... Ищи..."
И писк. Страшный писк обрыва шипящей, искаженной речи, будто он
был в шумном месте и не мог говорить в микрофон. Как это
трактовать? Варвара не знала. Но, при нынешних технологиях записать
такого качества голосовое сообщение, будучи в добром здравии и
спокойных условиях, невозможно. А значит, что-то случилось. Он
помощи хочет. А больше зацепок нет.
Они с матерью подавали заявление, но кто бросится искать
Абсолютного? По статистике, о них проще забыть. Варвара сама
пробовала отследить его по идентификатору — не то чтобы такой трюк
был вполне законен, но это ради Даньки, только ради него — однако
след младшего брата терялся где-то в Китае. Всё. Никакой надежды,
кроме одной маленькой вещи...
Посередине дороги эти мысли сменились другими, более насущными,
но не менее пугающими. Таксист наотрез отказался везти её к
конечному адресу. Знала бы она, куда собирается ехать, тоже бы так
сделала. Но в тот момент Варварой двигало лишь желание поскорее
оказаться в тепле и с кем-то более-менее знакомым.
Тётку она помнила. Та работала вместе с матерью в поликлинике и
жила с ними, пока Варе не исполнилось двенадцать, а Даньке — два. В
её памяти та была ласковой и добродушной женщиной, которая,
впрочем, умела и любила отстаивать свои права в любой ситуации. Они
не общались довольно долго — через какое-то время после смерти отца
тётка серьёзно разругалась с матерью и уехала в Китай вслед за
мужем-учёным... С тех пор на связь они не выходили. Но вот неделю
назад Варвара отыскала в глубинах материной записной книжки старый
номер тётки, позвонила... И та ответила. Вот только она уже не была
той самой весёлой тётей Никой. Вероника Вонг говорила дрожащим,
усталым голосом, путалась в словах и иногда срывалась в бредовые
речи... Но она её не забыла. И так хотела увидеться, всё говорила о
прошлом и о своей приёмной дочери... А теперь вот уже третий день
Варвара общалась с автоответчиком. Тётка молчала. И, чем ближе они
подъезжали к тёмным трущобам, тем страшнее ей становилось. За себя.
За тётку. За брата...
***
В узких улочках, среди построенных из ничего и клея лачужек,
было своё очарование. Неоновые вывески, аляповато венчающие
маленькие закусочные, традиционные фонарики, развешанные на углах
кособоких крыш, щёлканье камешков го и запахи пряностей — это всё
казалось немного волшебным, чуждым, но тёплым и даже
приветливым...