– …раскаленный кол до самого
горла!
– Лучше за ноги к лошадям
привязать!
– Нет! В Стикс обмакнуть –
пусть знает…
– Да чего там, поджарить
хорошенько…
Даже мирная Мнемозина разошлась в
своем углу: потрясает табличками с оплывшим от жара воском.
Наверное, не может забыть своего наполовину выкипевшего озера, в
которое влетел мелкий осколок от солнечной колесницы.
Тени смотрели по-разному: мать – с
изумлением, юноша – с тупой обреченностью. Я так и не придумал, что
делать ни с ней, ни с ним, отправил юнца на конюшни, присматривать
за четверкой, мать приставил к нему. Кажется, слушался Судьбу,
которая предположила: вдруг пригодятся.
Подземные почему-то остались
довольны. Наверное, полагали, что присматривать за моей четверкой –
тут страшнее и не выдумаешь.
…Геката явилась позже. Наверное,
трепетно считала: сколько Владыка усидит на золотом троне, изрекая
суждения о новоприбывших? Когда наконец уйдет на покой?
Может, подкупила Эвклея, чтобы тот
сообщил, когда из Дворца Судейств перейду в свой.
Подловила на подходе, с какой-то то
ли служанкой, то ли подругой за спиной. Воплощение тайны и истины о
том, что одна голова – хорошо, а три – лучше некуда. Раскланялась,
разулыбалась: Владыка, есть серьезный разговор. О, да. Неотложно.
Конечно, Владыка так занят, было столько хлопот. Но все-таки, не
может ли он снизойти…
Только это мне и нужно после Фаэтона,
трех-четырех бессонных ночей (а до них шли кошмары), восстания
великанов, восстановления мира и трех тысяч судов. Снисходить к
Трехтелой Гекате. Которая в жизни ни к кому с хорошими новостями не
заявлялась.
Почему бы и нет.
Богиня колдовства вела себя деловито
и хозяйственно (меня бы больше устроило, если бы скользила и
шептала, как раньше). Прищурившись, пронаблюдала, как я выдворяю
слуг из малого зала. Бросила пару слов сквозь зубы своей спутнице.
Мигом оказалась у огня очага – сыпанула пригоршню трав, отчего в
покое повеяло сладостным теплом.
И повернулась ко мне с нехорошим
выражением лица. Лиц.
– Раздевайся, Владыка.
Решил, что ослышался. От потери
царского авторитета спасла невыразительность лица. Взгляд же…
Даже не хочу представлять, что там
было во взгляде!
Богиня чародейства призвала трехногий
столик, задумчивым движением руки сменила каменную столешницу на
ясеневую. И принялась неспешно выкладывать из висящей на боку
сумки: сверток чистой ткани, флаконы из горного хрусталя, мазь в
деревянной шкатулке, отделанной серебром…