– Не это ли ищешь… брат?
Голос пал на площадку первой
приближающейся грозой. Угольно-серой тканью туч, укрывающих вершину
Олимпа. Мягкими, отдалёнными раскатами, обещающими большую
бурю.
Захрипел аэд – песенный спутник
Аполлона. Он не хотел придумывать эту песню. Не хотел знать, чем
она закончится.
Наверное, Мусагет тоже хотел бы
зажмуриться – но он стоял, молча глядя на отца. Даже не пытаясь
наложить стрелу на тетиву. Знал – не успеет.
Потому что в руке Владыки Неба –
молния.
Потому что глаза Владыки Неба
сузились в опасном прищуре – когда он так щурится, то опередить его
невозможно.
Потому что Громовержец,
выпроставшись, стоит возле немо кричащих от боли лошадей – и
выглядит как в старые военные времена: хитон простой, волосы
всклокочены и сияют неизвестно от чего, лицо светится холодным
гневом, а щека отчего-то горит.
К ногам Громовержца медленно сползают
остатки кем-то разбитых цепей, а губы – тоже белые – едва
шевелятся, а гром рокочет всё ближе и ближе:
- Ты рано взял мой колчан, Посейдон.
С каких пор ты крадёшь у спящих?
Вдалеке, отзываясь на гнев Владыки,
блеснула чужеродная зарница. Тучи Нефелы почернели, овцы обернулись
драконами, веющими холодным ветром.
Шквал клыками рванул за подол
хитона.
Я отвернулся. Шагнул, не
размениваясь, сразу к подножию Олимпа. Ведь и гиматия же не брал:
закутаться не во что. И сандалии легкие.
И нечего там смотреть и слушать:
против бодрствующего Зевса они не выстоят.
Подумал, шагнул еще раз. Выбрался на
зеленый холм, с которого Олимп казался средних размеров
муравейником. В муравейнике творилась какая-то беда: плотным роем
разозлённых ос вокруг вершины сбивались тучи, изнутри пробивались
белые вспышки – хлесткие, короткие.
Гром рычал уже в полную силу, но до
меня докатывались только гулкие отзвуки.
Снял шлем: тот давил ноющие виски.
Всё равно никто не узнает: сидит на холме мужик в годах. Сутулится,
взглядывает на Олимп, прутиком что-то чертит.
Хитон простой, наверное, местный
деревенский дурачок.
– Ух, - сказал Гермес, спрыгивая на
траву возле меня. – Папочка злится.
Заухмылялся и ткнул пальцем в сторону
гермы, косо торчащей в отдалении, у леса. Странная, нелепая герма:
нет ни перекрёстка, ни вообще дороги, а она стоит.
Вот, значит, как он меня нашёл.
– Я не опоздал с Гефесом, Владыка? Ни
в какую пить не хотел! Пока уломал, пока предложил за Прометея
выпить, пока он мне плакаться начал… Успел?