– На Олимпе всё золотое, – сказал я
тяжело и сухо. Жена искоса глянула на мое лицо и вдруг
хихикнула.
– Это точно. Даже цепи, на которых
Геру повесили. Как, Гермес разве не рассказал этой новости?
Наверное, рассказывает ее рапсодам. Брат говорил, что такое не
должно быть забыто.
Улыбнулась мгновенно, мстительно и
остро – и за улыбкой во весь рост встала усмехающаяся Гера,
какая-то давняя ссора… «Я рада, что мой муж подменил брата на твоём
ложе, племянница. Как тебе понравилось с ним? Я его понимаю: он
пытался хоть отчасти восполнить то, что дал тебе такого мужа…»
– Цепи?
– Цепи. Чтобы привязать за руки, –
она поиграла тонкой цепочкой браслета. – И две наковальни на ноги –
чтобы надёжно подвесить между небом и землей. И плетка, чтобы
бичевать. Мой царь, неужели ты правда не слышал? Я думала, ее крики
до Тартара достанут!
Услышишь тут, как же. За постоянными
стонами теней и воем казнимых на Полях Мук. Или по ночам – в снах,
поросших зеленой, призрачной плесенью, сны втянули щупальца только
после прихода жены, да и то – нет-нет, высунутся осторожно, тронут
за виски…
Скамьи в этом саду увиты густой
зеленью: плющ присосался к серебру, усеял его белыми цветами. Жена
садится, оглядывая сад, я устраиваюсь удобнее: растянувшись на всю
скамью и положив ей голову на колени. В песнях мертвых рапсодов
герои отдыхают после битв именно так.
– Плётка?
– Кажется, да. Выделанная из
драконьей кожи. Гермес мне шепнул, что у Аполлона осталось много
кожи Пифона – он ее для чего-то хранил. Гермес ее, конечно,
позаимствовал… правда ли говорят, что из драконьей кожи получаются
отменные плети?
– Спроси у Эриний. Их бичи…
Арес, когда был еще заносчивым и юным
божком войны, раздобыл себе такой – погонять лошадей. Хорошо
погонял. Только недолго: при мне он полоснул по спине своего
вороного только раз, второй удар пришелся поперек физиономии самого
племянника. «Понравилось? – спросил я, сворачивая бич в руке. –
Запомни: драконьей кожей можно бичевать людей или богов. Лошадей
жаль». Арес кусал губы от бешенства, плевался ихором, но ответить
на удар не пытался: ни один бешеный не кинется на Чёрного Лавагета,
когда у него в ладони такое оружие.
– Правда? Ну да. Алекто как-то
хвасталась своим мастерством. Странно, что отец не попросил их.
Мягкая линия подбородка твердеет,
пальцы перестают перебирать мне волосы, сжимаются коротко и резко.
А я с недоумением вглядываюсь в нее снизу вверх.