Стигийские жильцы опасливо высунулись
из трясины: посмотреть на битву света и тьмы.
Такое не каждый век увидишь: падающие
камни, разверзающаяся плоть скалистого свода. Бьющие в просветы
пучки копий, стрелы, дротики, лезвия солнца. И обнаженная фигура,
замершая в воздухе со вскинутыми руками.
Атлант с двузубцем.
Только облако темноты, закрывающее
мир, – не на плечах, а так, над головой.
Щит, принимающий в себя тысячи ударов
в секунду.
Заслон от бешеного ржания, неистовой
пляски солнца, несущегося прямо над землей, управляемого бездарной
рукой мальчишки, мальчик кричит и хватается за борт колесницы, он
выронил вожжи, а кони все несут, а жар сжирает землю…
– Владыка! Держись, Владыка,
мы сейчас… я мать позвал… покрывало будет!
Додумались, ехиднины дети! Тьма под
ударами воинственного солнца редела стремительно, новые волны уже
не спасали, трещины в сводах росли… что там за возница у Гелиоса?!
Он мне всю колесницу в подземелье доставит!
Покрывало Нюкты мягко легло под
сводами – искристое, темно-синее, прохладное. Прильнуло к
израненным камням, и в подземелье внезапно наступила не обычная
полутьма – ночь…
Я опустил руки – плечи отозвались
болью. Щурясь, посмотрел на Гипноса – глаза болели так, будто
вернулся с полуденной поверхности.
– Там звезды с ума сходят,
– с готовностью поведал белокрылый. – Моря кипят. Хаос
Первородный. У Гелиоса лошади почему-то взбесились.
Не лошади – возница. Натертый
волшебной мазью юнец. Машет стрекалом, срывает голос в криках, а
квадрига чует: не хозяин – и входит в раж все больше.
Покрывало над головой редело. На
темно-синем поле проклевывались зловредные солнечные ростки. По
стебельку, по кустику, разрастаясь, проедая дырки в ткани.
«Мальчик, – шептало
покрывало, нет, его хозяйка от своего дворца. – Мальчик, я не
выдержу. Больно… мальчик…»
Я кивнул в пустоту и снова поднял
двузубец. Упрочил, насколько мог, щит из тьмы (в ход пошли тени от
ив и дворцов, озерца мрака от Полей Мук). Безмолвно попросил:
Убийца, если ты там – прирежь уже этого придурка на колеснице, пока
он не сжег мне вотчину. Плевать, что тебе нельзя вмешиваться.
Только вот вряд ли это остановит
бешеную скачку, а значит – нужно шагать туда самому, хватать
поводья, надеяться, что эта четверка меня больше боится, чем
ненавидит…
Покрывало Нюкты дрогнуло и опало:
наверху полыхнуло особенно яростно. Белый огонь и золотой сплелись
двумя обезумевшими от любовной горячки змеями.