– Он что же – решил вернуть ее из
моего царства?
– Н-нет, до такого не дошел… – Гермес
выдержал паузу, набрал воздуха в грудь и обвел мрачный зал
заискрившимся взглядом. – Просто решил ее обратно у твоего вестника
потребовать!
Тень вскрикнула от ужаса и закрыла
лицо руками. Свита вразнобой заорала по другой причине: от пущего
восторга. Зашелестели крылья, зацокали когти. Мнемозина в
задумчивости сунула стилос за ухо и вперилась в Гермеса
округленными глазами. А за остренькой улыбочкой Гекаты
проскользнули почти неслышные слова о том, что Гераклу не суждено
свершить десять подвигов во искупление…
Я сперва вообще не понял, о каком
вестнике речь. Только когда Гермес зачастил в исступлении:
– Ну и вот, с вечера уже возле толоса
сидит, ждет, значит, пока Железносердный наведается жертвенной
кровушки напиться. Ждет, а рядом дубина лежит. Знатная такая
дубина, здоровая, не об одну голову закалял…
У кого-то – дубина. А у кого-то –
меч.
«Невидимка, – пробудилась
Ананка за плечами. – Помнишь – я говорила, что тебе нужно
научиться не вмешиваться?»
Я мотнул головой, изо всех сил борясь
с желанием не думать о последствиях скоропостижной кончины великого
героя, надежи и опоры Олимпа. И где – в толосе жены какого-то
басилевса!
– …так вот, невидимка, забудь
сейчас об этом совете. Нити дрожат. Отсекаются пути. Ножницы
Атропос уже раскрылись – резать… и строки в моем свитке
начинают выцветать. Невидимка!!
– Вон! Все!
Наверное, я никогда еще не действовал
и не думал так быстро.
И никогда не плевал так на то, что
обо мне подумают.
Рявкнул тени: «Стоять! Не ты!» – на
остальных взглянул такими глазами, что их будто лихими конями за
двери вынесло. Нетерпеливо сжал пальцы, призывая хтоний – хорошо
еще, был у меня, а не у племянника.
Сомкнул ладонь на холодном, вялом
запястье тени – это для кого другого она бесплотная, только не для
подземного царя. И ничего не поясняя, невидимкой, в несколько
шагов… Где у нас Феры? В Фессалии, а где там дворец, где толос
этот?! А, будто бы Владыка – и не найдет!
В лицо дохнуло сначала пропитанным
духотой ночи и терпкими ароматами склепа, потом сразу дунуло
могильным холодом, и перед носом мелькнули сперва железные крылья,
а потом просвистела дубина – и правда, хорошая, крепкая, в
особенности – когда уходишь от нее впригибку, как пришлось мне…Тень
Алкесты, не издавшую от потрясения ни звука, снесло куда-то в угол,
звонко звякнул сосуд, по которому тоже прогулялась дубина, кровь –
жертвенная кровь ягненка – давно расплескалась, запятнав ноги
схватившимся не на шутку противникам.