Так нет, сиди, кряхти: что там
было, после Орфея-то?!
Было два года.
Обычных, ничем не примечательных,
оттого вдвойне, втройне, в сотню раз более драгоценных – и потому я
зажимаю их в кулак, как скряга – подобранные на дороге истертые
оболы. Зажимаю, баюкаю на груди. Пригодится расплатиться с моим
Хароном.
Зачем вспоминать два обычных
года? Я кормил Цербера. Раз десять, наверное. Пес гонялся за
лепешками, радостно повизгивая. В мир повалили кентавры – их
прирезал тот самый сынок Посейдона, который, сам того не желая,
достал жену для Диониса. Было много судов – это из-за того, что
сыновья Гипноса наигрались с его чашей. Теперь жребий бросали –
кому бы скинуть. Смертные местами спали, а на каких-то островах –
не дожидались сна, и смертей от этого прибыло, и Гермес докладывал,
что Зевс уже подумывает – не слишком ли я суровую кару наложил на
своего посланца?!
Обнаглевший вконец Гипнос
полагал, что не слишком.
Еще дважды спускалась Персефона.
Как обычно. Прощалась тоже как обычно, получая от меня «До скорого
свидания».
На поверхности Геракл, победитель
смерти, исполнил какое-то очередное задание Эврисфея – Гермес
расписывал, какое, я не особенно слушал. Героями и без того были
полны разговоры – что в Среднем Мире, что в подземном.
Скольжу по гладкому, без единой
зазубринки льду прошлого, пытаясь ухватиться за важное.
Зевс бы, наверное, возмутился:
кажется, у меня кто-то съел два года, а я и не заметил. Семь сотен
дней – и нет деяний ни на одну песню, все суды да подземная
скучища, да обсуждения нового любовника Ламии и ссоры
сестер-Горгон.
Дни золотоносным песком
просеиваются сквозь пальцы. Сейчас оставят нужное: самородок.
Точнее, даже два самородка. Не чета Орфею – скромному, хоть и
звонкому, хрусталю.
А мне хочется жадно ловить песок,
чтобы оставить его себе. Память о скучных днях рядом с женой, о
прогулках по берегам Ахерона, ежегодном пире Эриний, визитах
Гермеса… крошки со стола, обрывки дороги между городами, ничего не
значащий с точки зрения аэдов прах – поймать, удержать и
спрятать.
Только вот колесницу памяти не
остановишь, и мысленно я уже пролетел эти два года: дни ворохом
песчинок стекли с ладоней в черную воду, оставляя одно.
Важное.
– Тесей!
Слово звонко прокатилось по залу.
Отпрыгнуло от одной бронзовой колонны, от другой. Раздробилось на
сотни маленьких «Тесеев», старательно полезло в уши к
присутствующим.