Мне стало жаль его. Как я понял, он
спас меня, вытащил тонущего из реки. Рисковал, можно сказать,
собой! И пострадал в итоге.
– Марина, положи их. – распорядился
Юрий Васильевич. – Ихтиандр не помнит, как его фамилия, но твой
больной его знает, уточнишь у него, когда карту заполнять будешь. Я
пошел к Ефремову.
– Хорошо, – ответила Марина. – А куда
их? В Терапию?
– В Хирургию.
– Хорошо.
Медсестра прибиралась на процедурном
столике. Марина что-то записывала в толстом журнале.
Николаев встал с табурета, на котором
сидел, и остался стоять, пошатываясь. Лицо его еще больше
побледнело, его резко повело в сторону. Я бросился к нему и
подставил ему плечо, чтобы он оперся на меня, как на костыль.
Женщины всполошились, усадили его
обратно на табурет, сунули под нос ватку с нашатырем. Я встал сзади
и поддерживал его.
Через некоторое время Марина спросила
Николаева, как он себя чувствует и предложила ему перейти в палату
и лечь. Вместо ответа, он кивнул головой и сделал вторую попытку
встать. Я сразу подставил ему плечо и попросил врача дать мне с
собой ватку с нашатырем, на всякий случай.
Так мы и побрели за Мариной по
сумрачному коридору.
Если это галлюцинация, то уж очень
реалистичная и детализированная. До мелочей, до запахов, до болевых
ощущений. Что-то тут не так.
Мы прошли через холл в
противоположный коридор. Хирургия располагалась на первом этаже.
Было поздно, больница спала. Только из приоткрытых дверей
единственной палаты падал в коридор свет. Я догадался: нам туда.
Там нас ждала уже знакомая санитарка.
– Тётя Вера, положи их. Я за картами,
– сказала Марина и вышла.
Я огляделся. Сама палата была
небольшой, но высокий потолок делал её просторной. В палате было
одно большое окно с широким подоконником. Из мебели только пять
панцирных коек, вместо тумбочек, высокие табуреты с полкой и у
каждой койки в ногах стоял стул.
На одной из коек тётя Вера, пыхтя,
натягивала простыню на матрас, целиком сшитый из подкладной
резинотканевой клеёнки.
Под каждой койкой стояло судно. Около
стены стоял эмалированный таз с красной надписью масляной краской
«Для рвоты». Слава Богу, пустой.
Две койки были уже заняты. На одной
лежал щупленький дедок, с любопытством рассматривающий нас. На
второй кто-то пытался спать, отвернувшись к стенке и завернувшись с
головой в одеяло.