Может быть, кошкой, охотящейся на воробьев. Или
боевым конем. Или крестьянской девчонкой, которая гоняла мимо
монастырской ограды гусей и бранила их непонятными словами. Или
ласточкой. Не знаю.
Иногда я втайне от всех, даже от своего духовника,
жарко молилась, прося Господа сделать что-нибудь выходящее из ряда
вон, пусть самое невообразимое и ужасное. Вероятно, я, еще почти
безгрешное дитя, влагала в эти молитвы чрезмерно много страстной
веры - как бы то ни было, Господь ли их услыхал, та ли богиня, о
которой речь впереди, но они оказались угодными
небесам...
В день моего шестнадцатилетия за мной приехали тетя
с дядей в сопровождении пышной свиты. Меня впервые за пять лет
одели в светский костюм; дорожные робы с тесным лифом показались
мне неудобными и тяжелыми, но я снова видела зависть в глазах моих
якобы подружек, оттого промолчала.
На прощанье я исповедалась, слегка умолчав о
некоторых своих не слишком праведных мыслях. Со мной якобы тепло
расстались.
Когда в сопровождении тети я вышла из монастырских
ворот, почти все бароны из дядиной свиты уставились на меня, как на
заморское диво, а дядя завопил басом: "Душечка, какая вы стали
чудесная красавица!" Тетя побагровела, став похожа лицом на
сердитую моську, напряженно улыбнулась и велела мне садиться в
дормез, где лежали подушки и неподвижно висел пыльный
запах.
Нет смысла особенно подробно описывать дорогу.
Стояла пыльная жара конца июня. Мне надлежало радоваться
возможности вырваться, наконец, из клетки, но было неловко в
платье, душно в дормезе и тяжело на душе. Тете все время казалось,
что я веду себя неприлично: если я пыталась выглядывать за
занавеску, следя за дорогой, это было неприлично распущенно, если я
сидела смирно, сложив руки, и молчала, это было неприлично
замкнуто. Тетя, для которой я в детстве была нелюбопытна и
безразлична, теперь невзлюбила меня не на шутку. Неужели, думала я
с горечью, дело только в том, что дядя нашел меня
привлекательной?
Это было как-то даже смешно, потому что я сама
нашла его не более привлекательным внешне, чем дубовый бочонок на
коротких толстых ножках. Впрочем, дядя был добр со мной; я бы стала
беседовать с ним, если бы тетя позволила ему хотя бы приблизиться к
дормезу.
Кроме тети в дормезе ехали три пожилые дамы,
которые полностью разделяли точку зрения своей госпожи и всю дорогу
учили меня манерам и скромности. Одна из них, сухая, с лицом,
похожим на опавший лист в ноябре, сказала, что девушку не доведет
до добра такое сочетание чрезмерной красоты, чрезмерной гордыни и
чрезмерного здравого смысла. Все прочие с ней
согласились.