Я видела в зеркалах форменное чучело, крестьянскую
девчонку, которую пытаются сделать похожей на придворную даму - и у
меня слезы навертывались на глаза. Но плакать было нельзя, чтобы не
смыть слезами белил - я и не плакала. Моя душа вновь начала
погружаться в апатию.
Патриарх Улаф прочел мне длинное наставление. В
исповедальне так сильно накурили ладаном, что я чувствовала тошноту
и едва не упала в обморок. Патриарх сказал, что я должна быть
кротка и покорна, ибо это главные добродетели женщины, а еще - что
я должна остерегаться похоти не менее, чем искушения
адова.
Я едва знала, что такое похоть, но не посмела
спрашивать. Со мною снова что-то делали помимо моей воли и желаний;
самое лучшее, что можно было предпринять в таком случае, по моему
прежнему опыту - позволить душе погрузиться в сон.
Иначе начинает хотеться сотворить что-нибудь
ужасное - разбить зеркало и порезать себе лицо, ткнуть
священнослужителя чем-нибудь острым или огреть тяжелым, а еще хуже
- посулить им всем демона и посоветовать отправляться в жилище
упомянутого духа зла.
За обедом я ничего не ела. Мой живот стянули
корсетом, в трапезном зале было слишком жарко, тяжело пахло жирной
пищей, дорогими пряностями, вином, потом, приторными духами и еще
чем-то душным. Я сидела между отцом и матерью, отпивала по глоточку
холодную воду из кубка и боролась с головокружением. Гости и
приближенные моих родителей о чём-то много говорили, но я ничего не
помню, кроме того, что надо было благодарно улыбаться - и я
улыбалась.
Обед длился несколько бесконечных часов. Потом все
пошли смотреть огненную потеху. Я тоже пошла; мои ноги болели от
модных туфель, а все тело будто одеревенело. Начался фейерверк, все
окуталось дымом, нестерпимо запахло порохом - и я все-таки упала в
обморок впервые в жизни.
Удивительное ощущение. Меня что-то задуло, как
огонек свечи, а когда мой рассудок снова загорелся, оказалось, что
вокруг меня не сад, а опочивальня. Шнуровку корсета распустили, с
меня снимали платье - и камеристки говорили между собой, что я
слаба, хоть и выгляжу здоровой.
Я никогда не казалась себе слабой, но мне было так
плохо, что из головы моей не выходила печальная мысль об их
правоте. С этой мыслью я и заснула, совершенно разбитая и
несчастная.