- Это мне подарили, - еле вымолвила я, уже
совершенно подавленная приемом.
- Роскошный подарок, - процедила мать сквозь зубы.
- Если вас радуют подобные подарки, дочь моя, ваши удовольствия
будут стоить принцу Антонию недорого.
Я не знала, что ответить, и молчала.
- Вы по-прежнему свежи лицом, - сказала мать, -
по-прежнему глупы и по-прежнему не умеете себя вести. Впрочем, ум
ни к чему женщине, а того, что ценят мужчины, у вас в
достатке.
Меня поразила ядовитая злость в ее словах. Мало
сказать, что я огорчилась - я пришла в ужас. Мне хотелось бежать,
но я не знала, куда.
- Выбросьте сорняк, который вы прицепили к корсажу,
- приказала мать ледяным тоном. - Переоденьтесь. Прикажите уложить
себе волосы по моде - с этими косами вы похожи на крестьянскую
девку. И не воображайте слишком много. Утонченности в вас нет и на
ломаный грош, у вас курносый нос, круглые глаза, румянец, как у
базарной торговки, а грудь впору кормилице. Постарайтесь же хотя бы
вести себя так, чтобы никто не подумал, будто вас подменили в
колыбели.
Я покосилась в большое зеркало на стене. У меня был
курносый нос, круглые глаза, румяное лицо и большая грудь, которая
в корсаже выглядела неприлично большой. По сравнению с матерью,
худой, бледной, томной, с узкими плечами и грудью, едва
приподнимающей ткань атласной накидки, я выглядела совершеннейшей
плебейкой.
Я поняла, почему отец не желает принимать меня
всерьез, а мать раздражается. Я поняла и еще одно, несравнимо более
ужасное обстоятельство: вряд ли и принц Антоний примет всерьез
девицу, у которой волосы выгорели на солнце, а лицо заметно
обветрилось и потемнело. Мне не удастся никому доказать, что
девица, похожая на пастушку, на самом деле способна мыслить и
чувствовать, как аристократка.
Мать усмехнулась моему замешательству и злорадно
сказала:
- Извольте привести себя в порядок.
Я вышла из ее покоев, вынула ромашку из петельки
корсажа и зачем-то сунула ее между страниц молитвенника.
Вечер того дня остался в моей памяти, как
вертящаяся, сыплющая искрами шутиха.
Меня одели в белое платье, украшенное бриллиантами
и жемчугом, не более легкое, чем рыцарские доспехи. Мою талию и
грудь стянули так, что я едва могла дышать, сказав, что это
надлежит по последней моде. Когда я шла, казалось, что нижние ребра
цепляются за верхние, а обода корсета впились в тело, словно орудие
пытки. Мои волосы, тоже плебейские, слишком большие, слишком
густые, белесые от солнца, долго укладывали в высокую прическу, в
которую вплели сапфировую диадему. Украшение сжало мне виски
наподобие веревки с узлами. В довершение всего, чтобы скрыть мой
неприличный деревенский румянец, меня выбелили, а брови
вычернили.