– Южане, – ухмыльнулся законник. – Вейгорд – это… с чем
сравнить? Предположим, пьяной бешеной обезьяне сунули пучок колючек
под хвост… вообразил? Помножь на число жителей Вейгорда.
Я тогда по неопытности полагал, что законник приврал, но после
месяца в Вейгорде понял: умножать надо было на число самых
нормальных жителей. Остальные вовсе не поддавались никаким
метафорам.
Не успел я пройти десятка шагов, как меня чуть не сшиб с ног
сутулый мужичок, обтрепавшийся и заросший. За мужичком с воплями
неслась чернобровая пышнощекая матрона с ножом. Из воплей матроны
следовало, что мужичок испортил ей жизнь и теперь за это
основательно поплатится. Кто-то на углу пронзительно свистел.
Заливались лаем собаки: в Вейгорде эти твари какие-то бешеные, они
не умолкают ни днем ни ночью. На углу торговка рыбой и покупатель
взялись за грудки в попытке выяснить, сколько ж должны стоить
маленькие осьминожки. Толпа чумазых мальчишек, заливаясь хохотом,
пользовалась случаем и таскала рыбу из-под локтя у торговки.
Помню, первую неделю я не мог спать в этом городе. Отчасти
потому, что за стенкой съемной комнаты поселилась семья с тремя
детьми и большими страстями. Отчасти потому, что не понимал: в этом
городе вообще кто-нибудь спит?
Кажется, тут даже чайки над пристанью орут круглые сутки. А
пройти по улицам так, чтобы тебе по уху случайно не заехали буйно
размахивающие руками жители – тут нужно особой ловкостью
обладать.
Запах морской соли, специй и рыбы стегнул по щекам: я свернул в
Анисовый переулок, как все в Вейгорд-тэне – узкий, так что соседи
из домов напротив могут отколотить друг друга палками, просто
высунувшись из окон. Кстати, именно так вейгордцы частенько и
поступали. Под ногами между булыжников улицы перекатывались
рассыпанные кем-то перчины, монотонно шумела вода в почтовом канале
по правую сторону улицы под древней, насквозь ржавой решеткой. Над
головой грохнуло окно – и я успел отскочить из-под потока хлынувших
на улицу помоев с кислым душком. «Смотреть нужно!» – звонко ударил
голос вдогонку.
Какой-то крестьянин, заехавший в город по делам, пытался втащить
в переулок осла, осёл сопротивлялся и ревел, крестьянин ревел почти
так же громко пропитым голосом, объясняя зверю, какая ж он
тупоумная скотина. Перекрикивались над моей головой хозяйки из окон
– судачили о чем-то своем, чудом различая голоса в остальном
шуме.