Так что она только смеётся, берёт
Хаату за плечи и заставляет поспешить вместе с собой к «водному
окну». Под ногами весело похлюпывает вода, в небесах оплывают угли
отгоревшего заката…
В памяти живёт голос и стук спиц.
– Скортоксы очень опасны,
девочка.
Голос плывёт в шёпоте елей, сочится
из прошлого – как темнота из неба. В ночных шорохах множатся
отзвуки-ответы.
– Он пока ещё детёныш. И разве
для нас…
– Есть много зверей, которые
могут принести вред варгу. Даже не желая этого. Даже детёныш
скортокса может нечаянно убить. И ты опять сбежала за пределы
общины, девочка.
Ветерок колышет листья – как вздох,
долетевший из прошлого.
– Твои братья жалуются, что не
могут за тобой угнаться. Твои сёстры говорят – что ты слишком
своенравна. А мать рассказывала – ты опять танцевала на
льду…
– А отец сказал – непонятно, что
у меня там внутри. И каким я буду варгом, тоже непонятно. Бабушка.
Что у меня там, внутри?!
Глаза – серые, как у неё –
смеются, и руки, все в ожогах и застарелых шрамах, легко проходятся
по щекам.
– Каждый строит внутри себя. У
кого-то хоромы – пустые и дочиста выметенные. Кто-то возводит
подобие башни Кормчей – стремящееся только вверх. Кто-то строит
склеп, полагая, что строит дворец. Мы сами возводим в себе то, что
отражает нашу суть: храмы и хижины, сияющие города или тёплые дома,
где пахнет хлебом…
– И я смогу построить дом? Такой…
тёплый?
Она силится изобразить руками –
подсмотренное у матери. Небольшой домик с голубой крышей на берегу
речки – домик, чем-то похожий на маленькое гнёздышко, и обязательно
дымок из трубы, и запах сдобной выпечки…
Но серые глаза – почти как у неё,
только все в тёмно-зелёных разводах – щурятся, заглядывая в душу.
Вязание отложено – и руки в шрамах задумчиво поглаживают длинный
чёрный кнут.
– Думаю, ты построишь не дом,
Гриз. Ты уже начала, и ты строишь не дом.
– Хижину? Или дворец?
– Крепость. Ты построишь
крепость.
* * *
Крепостям положены ранние
пробуждения.
Солнце ещё где-то за деревней, за
холмами, за рекой. Раздумывает – не стоит ли продлить немного
сон.
Но небесная простыня уже начинает
светлеть, Гриз чувствует это кожей. И, не открывая глаз, говорит
себе: «Утро».
Значит, у неё тысяча – тысяча! –
дел.
Босые ноги скользят по шерсти Морвила
– алапард растянулся у изножья кровати. «Мррм», – отвечает Морвил
на касание. Вылизывает медовую шерсть, пока Гриз плещется в
умывальнике. Зевает – пока она натягивает лёгкую клетчатую рубаху,
штаны из плотной ткани (попечительницы питомника бы ядом изошли!),
охотничьи ботинки.