- Может быть, - кивнула я и отложила его в сторону, - будем
считать, что этот амулет не такой уже бесполезный, - я положила его
справа от себя и взяла другой, напоминающий шпильку для волос, - а
это что?
Герцог Форент взял «шпильку» из моих рук и повертел разглядывая
со всех сторон:
- Не удивлюсь, - усмехнулся он, - если эта штука делает прически
вместо горничной...
Я рассмеялась.
- Мне бы пригодился этот Дар. Так что я не могу назвать его
бесполезным.
Тем не менее я положила артефакт слева от себя...
- Мам, - под дверью тихо зашебуршали, - пусти, это я,
Виктория...
Я виновато кивнув герцогу оставила его перебирать артефакты, а
сама подошла к двери. Открыла. На пороге, стояла моя младшая дочь,
держа в руках своих неизменных кукол. Вот только кукла-мальчик,
которую она называла папой, была разорвана так, как будто бы ее
драли собаки...
Увидев меня, Виктория залилась слезами:
- Мамочка, смотри, - протянула она мне куклу. - Ее кто-то
сломал!
В том мире, откуда пришла Призванная душа, была странная
примета: если при шитье нитка путается, то говорят, мол, человек,
которому принадлежит зашиваемая вещь, вредный. Когда я взялась
ремонтировать куклу для Виктории, нитка не просто путалась, она еще
постоянно вскакивала из иглы, которая в свою очередь падала из из
рук и терялась то на полу, то на постели. И Виктория, терпеливо
ожидавшая починки, ползала вместе со мной в поисках иглы...
После целой свечи мучений, нам так и не удалось зашить ни одной
прорехи. А до меня, наконец-то, стало доходить, что тут что-то не
то. Ну, не могло быть, чтобы все было просто случайностью. Я даже
попробовала зашить крошечную дырочку на другой кукле. Все сразу
изменилось. Иголка перестала сбегать из рук, а нитка послушно
следовала за ней, сшивая куски ткани...
- Виктория, - я, тяжело вздохнув, положила истерзанную
куклу-папу на колени и погладила мягкое тельце кончиками пальцев.
Как объяснить ребенку то, что причинит ей сильную душевную боль? -
Мне кажется, эта кукла не хочет, чтобы ее зашивали.
Виктория, ожидаемо, нахмурила бровки. Ее нижняя губа дернулась,
выдавая обиду.
- Прости, милая, - снова вздохнула я и попыталась обнять
ребенка.
- Но тогда я не смогу говорить с папой! - всхлипнула дочь, -
мамочка! Ее надо обязательно зашить! Обязательно!
Она не плакала, она просто смотрела на меня огромными глазищами,
в которых стояли слезы. И я не смогла ей отказать. И взялась за
иглу. И каждый раз, когда она выпадала из рук, я чувствовала боль в
груди. Как будто иголка терялась не на полу, а в моем сердце. И
колола меня.