Я так сильно скучала по Дишлану, а сегодняшнее ощущение его
присутствия, было таким настоящим... Да, еще эта кукла, которую моя
маленькая дочь связывала с его образом... Я как будто бы
встретилась с ним и потеряла снова...
- Мама, ты плачешь? Тебе больно? - Виктория протянула мне иглу,
которую она нашла на полу.
- Больно, - не стала врать я, вытирая неожиданные слезы платком.
- Помнишь, ты говорила, что папа защитит меня от Илайи, если вдруг
потребуется его помощь? - Моя малышка кивнула. Она снова смотрела
на меня так, как будто бы знала гораздо больше, чем все мы. - Он
сделал это. Он защитил меня от Илайи, когда она хотела заставить
меня делать то, что я сама делать не хотела. Он закрыл меня
собой... Как раньше... Как всегда...
Дочь выслушала меня, забралась на колени и обняла, прижавшись
всем телом. Всхлипнула:
- Мамочка, я так по нему скучаю...
- Я тоже, милая... Очень скучаю. Но мы с тобой живы, и нам надо
жить дальше. И отпустить папу туда, где живут такие же души, как
он. Чтобы когда-нибудь он смог снова родиться в этом мире. Он и так
сделал для нас гораздо больше, чем под силу любому человеку. Он
защитил нас даже будучи бесплотным духом. И думаю, ему пришлось
нелегко. Думаю, это потребовало от него таких больших усилий, что
сейчас ему очень нужно отдохнуть.
- Думаешь, поэтому ты не можешь зашить куклу? - снова всхлипнула
Виктория, - папа устал?
- Я не знаю, - я старалась быть честной и не врать. Не столько
дочери, сколько самой себе. - может быть. Давай попробуем положить
куклу-папу в шкаф и дать ему полежать. Может быть через некоторое
время у нас получится зашить все прорехи... Ведь твою куклу никто
не трогал, верно? Все случилось само собой...
- Все случилось само собой, - этом повторила моя маленькая дочь
и заплакала. - Хорошо, мама. Только ее не надо в шкаф. Надо в
огонь... как папу....
В тот вечер мы обе еще раз потеряли самого близкого и самого
дорого для нас обеих человека. Мы сожгли куклу, запалив костер от
свечи, стоявшей на поминальной чаше и залили угли водой, из нее
же... А потом рассыпали землю, которую предварительно собрали с
места костра...
Неожиданно, мне стало как будто бы легче дышать. Боль, терзавшая
меня после смерти Дишлана, утихла. И уже следующим утром я
проснулась и поняла, рана в душе подернулась тоненькой пленочкой...
Я знала, когда-нибудь она заживет, оставив после себя глубокий
шрам, который будет ныть при каждом воспоминании. Но никогда больше
не будет такой отчаянной, какой была еще вчера.