Проверить стоило, да и услуги его мне бы не помешали. Только
настоящего — не очередного шарлатана с тракта. Знать бы еще, как
определить.
— Ушел он уже? — как бы между прочим уточнила я, не открывая
глаз.
— Собирался, — с готовностью доложил Арни, — я сразу сбежал,
чтоб на улице не встречать.
— Молодец.
Он не удержался и с изумлением покосился на меня. Похвальбой его
баловали не часто.
Хозяин достал из-под лавки бочонок пива, а я поняла, что дружная
компания проведет здесь следующие несколько часов, значит, с
заказом из трактира вполне справится сама, поэтому с чистой
совестью выскочила на улицу, радуясь, что сапоги наконец успели
досохнуть. Совсем посветлело, солнце поднялось выше, но греть не
начало. Я огляделась по сторонам, прикусив губу от досады: чужака
не было видно, праздно шататься по городку он явно не планировал. И
побежала на север.
Если я права, то в Хюрбене существовало лишь одно место,
способное заинтересовать пришлого колдуна или любую другую нечисть,
которая смогла принять вид человека, но не удосужилась создать себе
лицо под капюшоном. В стороне от города в лесу стоял старый
деревянный домик, удивительно хорошо сохранившийся, доски не гнили,
а конструкция почти не покосилась. Пустовал он так давно, что даже
хорошо утоптанная дорожка к нему начала зарастать травой. Тихое
место, уютное, нелюдимое. Без дела туда никто не совался, поэтому я
часто выбирала его для прогулок, когда хотела подумать или просто
пробежаться по лесу. Вокруг домика росли кусты, их почти круглый
год покрывали мелкие сиреневые цветы. Запах стоял изумительный.
Изображение одного из них было выгравировано у чужака на
медальоне.
Когда-то дом принадлежал последней знахарке Хюрбена. Говорить о
ней или о том, что с ней стало, у нас не любили, а я тогда была
слишком мала, чтобы что-то запомнить. Почти пятнадцать лет прошло.
По обрывкам сплетен я знала, что ее убили за ведьмовство.
Расправились всей деревней. Дикость, казалось, давно оставшаяся в
прошлом, ведь можно было отправить донос в столицу, а не вершить
правосудие руками. Я не могла представить, что должна была
сотворить бедная женщина, чтобы вызвать такой гнев у людей. Многие
теперь жалели, жаловались, что новой знахарки нам так и не
прислали, врачи и целители в нашу глушь тоже не заезжали,
приходилось обходиться своими знаниями или ехать в соседний город.
Странно было то, что никто не жалел о самом убийстве, только о
неудобствах, которые последовали за ним. Никто не сомневался в том,
что поступили правильно.