– Вот именно, что немыслимую, – проворчал Выжига, остывая. Он
снова повернулся к строфокамилу, еще раз окидывая внимательным
взглядом мешок и крепления. Все-таки, сто вех в час – это не шутка…
выпадешь – убьешься насмерть, и никакое чудо не спасет. Но,
наверное, прав перхун старый. Ежели столько раз седельный мешок не
подвел, значит, и еще раз довезет без накладок. Заплаток, правда,
подозрительно многовато…
Осталось разобраться с остальными бегунками, но проклятый старик
не спускал с него глаз. И Выжига снова «вспылил»:
– Нет уж, дедуля, меняй лежак, песий хвост, или птицу брать не
буду!
– Да мой внучок, халваш-балваш, слав-сынок, куда-то
запропастился, а сам я не смогу, ждать надобно…
– Ты что, дед, спятил? – Выжига состроил зверскую рожу и завопил
столь оглушительно, что в лампадах заметалось пламя, грозя угаснуть
и оставить их в темноте: – У меня нет времени, песий хвост! Клюв
тебе в глотку, лапу в старую задницу! Чтобы ты своих камилов на
завтрак жрал каждое утро по одному! Чтоб они все передохли!
Чтоб…
Охнув, старик выронил клюку, и с неожиданной резвостью юркнул в
пристройку возле ворот, – исправлять оплошность, пока грозный слав
чего не натворил. Выхватив из кармана обсидиановую пляжку с
настойкой сонника, Выжига выдернул деревянную затычку, нагнулся над
питьевой кадкой и ловко, без плеска, утопил пляжку в мутной,
взбаламученной камилами водице. Пляжку было жалко, стоила она
немало, но, во-первых, досталась она ему даром, а во-вторых, время
было дороже – выливать настойку из посуды было некогда. Затем,
донельзя довольный собой, Выжига выпрямился и крикнул в сторону
пристройки, где сейчас шумно возился дед, подбирая снаряжение.
– Эй, дедуля! Я передумал, песий хвост! Жаль мне твои седины, да
и времени больно мало, не надрывайся! Беру то, что есть!
Растрепанная голова деда недоверчиво высунулась из проема
пристройки.
– Ась? Передумал, халваш-балваш?
– Отвязывай камила, дед! И получай бабки! Расценки залога,
надеюсь, не изменились, три матрешки? И две с половиной – возврат
по прибытию, так? Да, и положенный глоток бодрячка не забудь
поднести, песий хвост, а то знаю я вас, мангов, все сэкономить на
нас, славах, норовите…
Сморщенное, как высушенное яблоко, лицо строфника расплылось в
радостной беззубой улыбке.
* * *
Вскоре Выжига энергично топал по перрону, таща за собой
строфокамила на поводке и ощущая после принятого внутрь бодрячка
необыкновенный прилив сил (без этого ядреного наркотического зелья
вынести тяготы и лишения суточной скачки на камиле было бы попросту
невозможно, но и злоупотреблять им не стоило). Чтобы вывести
бегунка на старт, нужно было сначала выбраться из-под освещенного
изнутри вечными огнями купола в ночь. Пока же Станция, строение
Неведомых Предков, основательно разлеглась длинным перроном перед
торгашом с Роси. Любые пристройки – что внутри, что снаружи купола,
теснящиеся на полу, карабкающиеся на сотворенные из неразрушимого
лазурного байкалита стены, – не могли изменить облик древнего
здания. Века, да что века, сама вечность в лице Станции взирала на
Выжигу сейчас, но тому всегда было начхать на высокие материи, и
думал он исключительно о своем, приземленном.