- Кристина, уходи, - не глядя на нее, бросил Этьен,
прижимая Ланса к полу, не давая тому и слова сказать, не то что позвать на
помощь стражу.
И она готова бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда, но
вспышкой в голове проносится образ сестренки – они за ней придут, и, спасая
себя, она обрекает ее. Кристина замотала головой и отчаянные слезы с новой
силой побежали по щекам – даже сейчас, когда спасенье близко, на самом деле
спасенья нет.
- Кристина! – прикрикнул Этьен, на сей раз обернувшись на
нее.
- Я не могу… Нельзя… Эмма…
- Она в безопасности. Кристина, уходи через балкон. Живо!
Его выкрик подействовал – Кристина ему верит. Верит, что
спасет ее, верит, что спасет и Эмму, и отца… Не понимает, как он оказался
здесь, но верит – теперь все позади.
Кристина спрыгнула с кровати, позабыв о маленьком
деликатном обстоятельстве, и только его взгляд, чуть потемневший, скользнув по
обнаженной ее коже, напомнил, заставляя вспыхнуть от стыда: она раздета, и прикрыться
ей нечем. И платья ее здесь нет – оно осталось в ванной, но туда, не привлекая
внимание стражи, ей не пробраться.
- Простыня, - не без усилий заставив себя отвернуться,
произнес Этьен. – Кристина, живее.
Наспех перевязавшись шелковой простыней, Кристина бросилась
на балкон. Она ждала, что граф выйдет следом, но он не выходил. Кристина
обернулась: сквозь стекло она увидела, как мужчина приподнял голову Ланса,
зажимая тому рот, и что-то яростно не то выспрашивал, не то выговаривал ему над
ухом.
Кристина подошла к ограждению, вглядываясь в ночную темень
– второй этаж, невысоко. Конец толстой веревки накрепко привязан к кованой решетке
– должно быть, граф по ней поднялся, сообразив, что дом может охраняться.
Задрав простыню, она все же решилась и перелезла через ограждение – злить
своего спасителя она не хотела, а, найдя ее здесь, он наверняка бы разозлился,
устав гнать ее из этого змеиного логова.
Девушка схватилась за веревку и зажмурилась, мгновенно
соскользнув вниз. Вот только ожидала она оказаться на земле, а оказалась в
чьих-то крепких ручищах, поймавших ее, и, едва, она открыла рот, чтоб
закричать, прижавших ее крепко-крепко к пропахшей дорожной пылью груди.