Только если во внутреннем кармане
прятались кое-какие бумаги, туго-натуго перемотанные бечевкой.
На миг Генрих перестал дышать, а
только слышал раскатистый и дробный перестук босых ног танцовщицы.
Потом воркующий голос девицы произнес:
– Говорит, от герра Фехера.
Генрих выдохнул и рассеянно
ответил:
– Так что же стоит? Приглашай.
И сам отступил в полумрак приватной
кабинки, за алую волну плюшевых портьер.
Полог отрезал его от всего мира,
приглушил звуки и цвета. Свечи отбросили на обои дрожащее зарево и
подсветили угловатую фигуру незнакомца.
– Вы захватили вина? – спросил
Генрих, пытаясь сфокусировать взгляд, но все равно видел лишь
прыгающие световые пятна.
– В… вина? – голос молодой, робкий.
Вряд ли шпион: люди начальника тайной полиции хорошо обучены, они
не станут мяться у дивана, прячась в тени и не зная, куда девать
руки.
– Лили, два бокала! – крикнул в
темноту Генрих.
Портьера снова качнулась, впорхнула
расторопная служанка, будто случайно толкнув незнакомца обнаженным
бедром. Незнакомец отпрянул, чем вызвал у Генриха слабую
улыбку.
– Садитесь, – он кивком указал на
диван и вытряхнул на ладонь сигару. – Чем обязан, герр…
– Зорев, – поспешно представился
незнакомец. Я от Имре Фехера. Вот…
Он перегнулся через стол и разжал
кулак: на ладони лежала косичка, сплетенная из зеленых и красных
ниток – цветов королевства Турульского.
– Я понял. Уберите, – Генрих косичку
не тронул, наклонился к подсвечнику и прикурил от дрожащего
огонька. Снимать перчатки в присутствии незнакомца не хотелось,
хотя пальцы все еще зудели, и этот зуд было не унять ни вином, ни
развратом, ни морфием.
– Я много слышал о вас, герр Эйзен, –
продолжил незнакомец, поспешно запихивая косичку в карман.
– Как много? – перебил Генрих,
выпуская дымные кольца.
Незнакомец неуютно заерзал.
– То есть, читал ваши статьи, ваши
стихи и фельетоны. Можно сказать, я большой поклонник вашего
таланта! Я тоже немного пишу, но это сравнение империи с увядающей
розой…
– Дурацкое, не так ли? – подхватил
Генрих, щурясь на свет и вслушиваясь в музыку за портьерой:
Марцелла давно перестала петь, теперь солировали цимбалы. – Как,
говорите, ваше имя?
– Родион Зорев, – повторил незнакомец
и стащил картуз, выпустив на волю клубок всклокоченных кудрей,
черных, как стая воронят. – Я рад знакомству!