Амалия сжала пальцами виски, словно
усмиряя разыгравшуюся мигрень.
– Завтра? – простонала она. –
Невозможно! Дайте мне время!
– Его нет, – отрезала Марго. – От вас
зависит моя судьба и судьба дорогого мне человека.
– Вы режете меня на куски! – глаза
Амалии закатились, и отблеск свечей выжелтил кожу, обозначив мелкие
морщинки возле век. Как ни молодись, как ни ухаживай за телом, но
бег времени скоротечен: сегодня добавляешь себе пару лет, а завтра,
стыдясь, пудришь старческие пятна. Впрочем, для авьенцев увядание
наступало довольно поздно и никогда не служило препятствием для
безумств и разврата. Вспомнить хотя бы фон Штейгера, вот уж кто был
настоящим живчиком в свои семьдесят три.
За те невероятно долгие,
отвратительно скотские ночи, когда барон по-звериному насыщался ею,
Марго успела и удивиться выносливости авьенцев, и понять ее
причину.
– Рубедо, – произнесла она
вслух.
Слово выплеснулось, как жидкий огонь.
Амалия отшатнулась и быстро перекрестилась на витраж, с которого
взирал Спаситель – губы улыбчивы, но глаза невыносимо серьезны.
– Ваш муж, граф фон Остхофф, –
продолжила Марго, не сводя взгляда с витража и вся подрагивая от
внутреннего напряжения. – Он вхож в ложу «Рубедо», не так ли?
– Да, – слабо откликнулась Амалия,
нервно выкручивая подол. – Как и барон фон Штейгер, земля ему
пухом. Как герцог Бадени, граф Вимпфен и его преосвященство…
Она замолчала, в глубине зрачков
плясали искры, а за спиной Спасителя полыхал огонь – очищающее
пламя, когда-то уничтожившее одного человека, чтобы спасти
тысячи.
Он умер за твои грехи и воскрес
для твоего оправдания…
У себя на родине Марго лишь слышала о
великом акте самопожертвования, который совершил император
Авьенского престола. В те давние времена чума едва коснулась Славии
гниющим ногтем, но уже пожрала Турулу, Равию и Костальерское
королевство. Великий Авьен – соединение торговых путей и очаг
заражения – агонизировал и распадался. Люди молили Бога об
избавлении, но он оставался глух к мольбам. Тогда-то Генрих Первый
Эттингенский взошел на костер.
И сам стал Богом.
– О-о! – протянула Амалия, прижимая
ладони к груди. – Дорогая, я поняла, куда вы клоните!
Пламя свечей отражалось в стеклянных
глазах Спасителя.
Однажды его привязали к кресту и
обложили хворостом. Принесли в жертву, чтобы остановить эпидемию.
Сожгли заживо на глазах у измученных людей.