Мальчишка сам виноват: попался так
легко и глупо! А может, и сам работал на тайную полицию Штреймайра,
не зря настырная баронесса – слишком юная для вдовы и слишком
смазливая дли шпикессы, – так настаивала на знакомстве с ним.
Играла на жалости, на совести, Бог знает на чем еще! Все ради того,
чтобы вытряхнуть из Генриха признание, поймать на слове, на
обмолвке или неверном жесте, запротоколировать, направить донос в
канцелярию или самому епископу – хватило же наглости признать, что
от него! – и, наконец, пришпилить обвинением, как булавкой.
Не будет этого!
Генрих зло сдернул перчатку, и по
ладони оранжево рассыпались искры.
– Ваше высочество! – голос
лейб-медика звеняще тревожен. – Я должен осмотреть ваши ручки,
прошу вас быть аккуратными.
Прикосновения лейб-медика порхающие,
совершенно неуловимые. Он – единственный, кому дозволено касаться
огненных дланей Спасителя, но, кажется, это радовало доктора не
больше, чем самого Генриха.
– С возрастом заживление проходит
быстрее, – продолжил лейб-медик, ощупывая зарубцевавшиеся стигмы. –
Но вы должны предотвращать произвольные возгорания…
Должен!
Ненавистное слово, неизменно
вызывающее в Генрихе тихую ярость. Вся его жизнь – череда
долженствований и обязательств.
Будь хорошим сыном.
Соответствуй ожиданиям.
Спаси преступника.
Сдохни сам, но всех
облагодетельствуй!
– Необходимо уменьшить нагрузку и
соблюдать правильный распорядок дня…
Это на руку его отцу.
Его величеству на руку запереть сына
в золотой клетке, дозволять ему слишком многое, чтобы сохранять
иллюзию свободы, но держать подальше от государственных дел.
– Пойдут на пользу пешие прогулки
перед сном, свежий воздух, витаминизированное питание…
Конечно, никакого вина.
– И никакого вина, – будто
соглашаясь, добавил лейб-медик. – Беспорядочные связи тоже
прекратить.
– Лишаете меня всех радостей жизни,
доктор?
Генриха трясло. Жар накапливался за
грудной костью и ядом растекался по венам. За правым плечом
лейб-медика чернела большая бархатная
Atrophaneura[2], алые пятна рассыпались
по нижнему краю крыльев, как тлеющие угли.
– Это для вашего блага, ваше
высочество, – возразил лейб-медик. – Я назначу вам бром и…
– К чертям бром! – отчетливо ответил
Генрих, и доктор замолчал, приоткрыв рот, аккуратно окаймленный
темными усиками. – Вы знаете, сколько мне осталось?