Взрыв был такой силы, что мальчика
отбросило на землю. Трава вокруг была сожжена, и одежда на Генрихе
висела черными лохмотьями. Контуженного и обморочного, его
доставили во дворец. Тогда и обнаружили, что, кроме обожженных
ладоней, Генрих никак не пострадал.
Небесный огонь вошел в его руки и
остался тлеть под кожей.
Отмеченный Богом.
Спаситель.
Смертник.
– И все же, – продолжил лейб-медик,
вытряхивая Генриха из воспоминаний и с каждым словом все глубже
вколачивая мигренозную спицу в его затылок, – я советую
прислушаться к рекомендациям. В противном случае… – он поджал губы
и скорбно глянул на Генриха поверх пенсне, – буду вынужден доложить
его величеству.
– Донести? – дыхание перехватило.
Огонь рвался наружу, глодал суставы и жилы, и Генрих сжал кулаки,
ощущая, как скапливается и потрескивает в мышцах напряжение.
– Ваше высочество, это не…
– Я понял! – перебил Генрих,
отшатываясь. – Снова контроль! Доносы! Жалобы! – его речь стала
отрывистой и быстрой, слова выкатывались с языка крохотными
шаровыми молниями. – С детства я словно в тюрьме! Не могу
заниматься тем, что мне нравится! Ходить без сопровождения шпионов
и гвардейцев! Всюду слежка! Обязательства! Интриги! Довольно!
Кулак с глухим стуком опустился на
подлокотник кушетки.
Генрих не услышал треска и не
почувствовал боли, как не почувствовал ее пятнадцать лет назад,
только сощурил глаза от нереально яркой вспышки и инстинктивно
отклонил голову. Пламя жарким языком коснулось уха, и Генрих
услышал крик лейб-медика:
– Стража! Скорее, стража!
Огонь полыхал, пожирая его руку и
подбираясь к плечу, сворачивая ткань рукава в хрусткую черную
бересту.
– Живей, живей!
Захлопали двери. Эхо шагов отзывалось
в голове болезненным гулом. В густом оранжевом зареве неясно, кто
перед ним, лишь слышен сдавленный крик:
– Разойдись!
Миг – и холодный вал окатил его с
головой.
Генрих упал на подушку и закашлялся,
отплевываясь от пресной воды. Его тут же подмяли под себя,
скрутили, не давая ни вывернуться, ни пошевелиться.
– Нет, нет! – сбивчиво хрипел Генрих.
– Не надо…
Горелая ткань расползалась под
пальцами доктора. За его спиной – фигуры гвардейцев и Томаш с
опустевшим ведром. И волосы, и бакенбарды Томаша мокры, словно
камердинер окатил водой сначала самого себя, а уж потом –
господина.
– Не дергайтесь, ваше высочество!
Сейчас вам станет легче…