– Томаш, закрой окно!
Генриху бояться нечего. На сердце –
безмятежная тишина. Течение мыслей ровное, свежее, лишь изредка
нарушаемое далекой суетностью голосов. А еще шепотом: «…спасти…
даже одну жизнь…»
Что-то важное, насущное. Вспомнить
бы…
– Томаш, подойди!
Камердинер аккуратно прикрыл рамы и
отвернулся от окна: свет золотил пушок на лысине и уложенные –
волосок к волоску – кончики бакенбард.
– Да, ваше высочество?
Снова гром. Так странно: гроза и
солнце!
Генрих приподнялся с подушек и
обнаружил себя лежащим на кушетке, заботливо накрытым шерстяным
пледом. На бархатной обивке – черные проплешины.
– Я сорвался, Томаш?
– Перенервничали, ваше высочество. С
кем не бывает.
В голосе камердинера выученная
вежливость, но глаза тревожны. Такие же были у женщины…
баронесса-как-ее-там?
Генрих рассеянно пробежался взглядом
по влажно поблескивающему паркету, новому – с иголочки, взамен
прожженного – кителю на спинке стула, собственной забинтованной
руке. Сморщившись, потянул за край бинта.
– О, нет, нет! – камердинер в два
шага очутился возле кушетки. – Доктор не велел…
– Плевал я на доктора!
Бинт поддался и, извиваясь белым
червем, сполз с обожженного плеча. Не страшно, вполне терпимо.
Волдыри сойдут, оставив после себя оспенные отметины.
– Ты помнишь ее имя?
– Чье, ваше высочество?
Вот – снова раскат! И суета за
дверями.
– Баронессы со славийским
акцентом…
– Фон Штейгер, ваше высочество.
«Мой брат такой доверчивый… Вспомните
его… дайте показания… какой же вы Спаситель!»
– Именно, – Генрих сел, опираясь на
кушетку, и поморщился от короткой прострелившей плечо боли, но
все-таки окончательно сорвал бинты и швырнул под ноги. – Она
получила протекцию Дьюлы. Узнайте, что их связывает. И работает ли
баронесса на тайную полицию.
– Да, ваше высочество. Может,
перевязку?
– Пустяк! – отмахнулся Генрих, и
Томаш поклонился, умудряясь одновременно поднять бинты и протянуть
перчатки. – Запомните еще одно имя: Родион Зорев. Выясните,
существует ли такой человек и действительно ли его арестовали вчера
ночью после облавы на Шаттенгассе.
В памяти – угловатая фигура,
беспокойные руки и ломкий юношеский голос: «Мы, студенты, встанем
плечом к плечу рядом с вами! Только дайте знак!»
– Вот и проверим, – пробормотал
Генрих, медленно натягивая перчатки. – Такой человек может быть или
наивным дурачьем, или талантливым актером. Ставлю на второе: с
начальника тайной полиции станется сперва подсаживать шпиков к
моему столу, а после и подкладывать в мою постель…