Он видел лишь ее спину – гибкий и
стройный стан, обтянутый ярко-синим атласом. Темные локоны,
убранные в высокую прическу и крупными завитками падающие на плечи:
в волосах то вспыхивали, то гасли жемчужные искры.
Генрих страстно желал, чтобы она
обернулась, но в то же время робел.
Они расстались на прошлое рождество,
и с тех пор императрица странствовала беспрерывно: весну провела в
Туруле, потом держала путь в Балию, к старшей дочери Ингрид, потом
– в Костальерское королевство, к средней Софье, оттуда – на
острова. В редких письмах, пахнущих морской солью и магнолиями,
рассказывала о собственном самочувствии и погоде, в конце сухо
интересовалась делами семьи, и никогда – империи.
Для Марии Стефании Эттингенской
помпезный и шумный Авьен тоже казался золотой клеткой, из которой,
однако, она находила возможность сбегать, а Генрих – нет.
– Хлыстом по крупу, ваше высочество!
Не бойтесь! – продолжал надрываться старик Йоганн. Кобыла
упрямилась. Малышка Эржбет боязливо похлопывала кнутом по
лоснящимся бокам.
– Смелее, милая! – императрица
помахала дочери.
Игла ревности кольнула сердце. Генрих
сжал зубы, чувствуя, как вслед за щеками загорелись уши. Наверное,
со стороны он выглядел совершенно комично, когда стоял тут –
растерянный, неловкий, пылающий, как рождественская свечка. Эржбет
повернулась в его сторону и засмеялась.
– Генрих! – радостно крикнула она,
нетерпеливо подпрыгивая в седле. – Смотри, как я могу!
И выпустила поводья.
Почуяв свободу, кобылка потащила.
Эржбет пискнула и взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие,
ухватиться за ускользающие поводья, но успела лишь вцепиться лошади
в шею. Кобылка дернула шкурой и перешла на рысь.
Оцепенение отпустило мгновенно.
Генрих сорвался с места, хотя слишком хорошо понимал, что не
успеет. Видел, как подол платья скользнул по мышастому боку, как
старый Йоганн негромко крикнул:
– В седло, ваше высочество!
Держитесь! Скажите: ти-хо шаг…!
Не договорил. Пискнув, Эржбет
соскользнула в пыль. Шляпка закувыркалась, подхваченная ветром.
К калитке они с матушкой успели
одновременно.
Генрих дернул сухие доски, раздался
треск, а потом истеричный крик Марии Стефании:
– Не трогай! Ради Бога!
Толкнув его плечом, императрица
выбежала на площадку, подметая подолом песчаную муку. Генрих
остановился, обидчиво раздувая ноздри, и только следил, как сестру
с одной стороны поднимает Йоганн, с другой – Мария Стефания.