– Мое сердце рвется на части, –
вздохнула матушка, заламывая брови. – Я многое отдала, чтобы
оградить тебя от бед, мой мальчик. Сначала забрала от свекрови,
потом – от этого солдафона Гюнтера. Но все равно не уберегла…
Она умолкла. Свет струился по атласу
платья. Небо – безоблачное, спокойное. Интересно, в день его смерти
будет такое же ясное небо?
Генрих вздрогнул и поежился.
Захотелось прижаться к матушке, совсем как в детстве. Спрятать лицо
у нее на груди и забыть обо всех печалях и страхах.
– И после меня вы попробовали снова,
– сказал он, глядя мимо матери, на ярко-зеленую листву, на желтые
дорожки, на пестрых Inachis io[5],
порхающих над клумбами. – И родилась Элизабет…
– У императрицы есть определенные
обязательства перед империей, – мягко произнесла Мария Стефания, и
в ее голосе послышалась грустинка.
– Как и у Спасителя, – в тон ей
ответил Генрих. Моргнул и поднял на императрицу серьезные глаза. –
Вы хотите наследника, на которого можно оставить Авьен?
– Так заведено, – откликнулась она. –
И не нам менять законы бытия, мой милый.
– А если я попробую? – спросил он. –
Изменю то, что начато моим предком Генрихом Первым?
И тотчас умолк, сам испугавшись
вопроса. Ресницы матушки дрогнули, она сама затрепетала, как
бабочка, накрытая сачком. Еще немного – и порхнет на свободу,
испуганная, хрупкая, невесомая. И снова растает, как чудесная
дымка, как наркотический сон, оставив его в тоске и
одиночестве.
Не сознавая, что делает, Генрих
поймал ее ладонь.
Мария Стефания не вскрикнула и не
отшатнулась, только глубоко вздохнула и подняла на сына прозрачные
глаза.
«Ты не сделаешь мне больно, дорогой?»
– читалось в них.
– Я люблю вас, матушка, – сказал он,
сжимая ее пальцы. – И ради вас готов жениться хоть на ведьме.
Императрица нервно и заливисто
рассмеялась.
– Отчего же на ведьме! Балийская
принцесса будет хорошей партией.
– Но у нее длинный нос, – возразил
Генрих. – И еще она плоская, как доска.
– Ну а принцесса Ютланда? – не
унималась императрица. – Ей шестнадцать, и она недурна…
– Зато избалована и с несносным
характером.
– Не более твоего, мой Генрих.
– И все-таки, – сказал он, поглаживая
ее ладонь и наслаждаясь прикосновением – запретным, почти интимным.
– Если вы так желаете сковать меня кандалами брака, что я получу
взамен?
– Взамен, – повторила Мария Стефания,
задумчиво глядя на сына. – Что же ты хочешь, мой милый?