Бабка Ефимия несколько раз обвела
куриным яйцом вокруг головы Павла, а тот уже не повторял за Ниной,
а просто крутил в кармане Пулю и смотрел, как в полумраке мигают
оранжевые огоньки, да к потолку тянутся зыбкие тени.
Закончив молитву, знахарка пошла к
столу. Павел потянулся следом, но со стула не встал. С его места
было хорошо видно, как Ефимия разбила яйцо над стаканом, и в воду
потек зеленовато-бурый желток, в котором копошилось что-то белое и
живое.
Нина подскочила и прижала ко рту
ладони. Бабка повернулась к Павлу и выгнула черненые брови:
– Сколько зла! Черви клубятся… Вот
порча… Отмаливать надо.
Она открыла изрядно потрепанный
молитвенник, отслюнила несколько страниц и сунула Нине:
– Читай!
Нина склонилась над книгой. Темные
локоны почти полностью скрыли ее лицо, и Павел не мог разобрать,
читает она или только делает вид. Он покорно ждал, а знахарка важно
кивала, крестила притихшую девушку и время от времени шлепала
губами, приговаривая:
– Так, так… сохрани от неверия… и
несчастий… так! – и укоризненно грозила Павлу. – А в тебе бес!
Морщишься? Искушает тебя… неверием и гордыней. Оттого детей нет…
Господь не дает…
Нина дочитала, откинула со лба
налипшие пряди. Ее грудь взволнованно колыхалась, лицо блестело от
пота. Она что-то спросила, но Павел не успел разобрать. Зато Ефимия
протянула руку:
– Давай!
Девушка полезла в сумочку и вытащила
фотографию. Павел вытянул шею, но и так знал, кто изображен на
снимке – родители Нины.
Знахарка аккуратно положила
фотокарточку на клеенку, бережно разгладила сухими ладонями, потом
взяла резную свечу, привезенную из паломничества и пропитанную
эфирными маслами. Сквозь плотность ладана донесся едва уловимый
тонкий аромат елея.
– Мать суставами мается, верно? –
сказала бабка, косясь на гостей и, дождавшись кивка, продолжила: –
А у отца простатит… Пусть молится. Порча... Могу по снимку
откатать… в следующий раз. Подходящего яичка нет…
– Мне по-га-дайте! – сказал Павел.
Видимо, слишком громко, потому что девушка вскинула голову, а бабка
Ефимия глянула удивленно. Павел улыбнулся извиняющейся полуулыбкой
и достал черно-белый снимок.
– Вот. Пле-мянник, – он постарался,
чтобы голос прозвучал как можно естественнее. Бабка Ефимия покачала
головой, но снимок приняла бережно, заметила:
– На тебя похож.