Говорили, русичи где-то на восходе остановились, крепость
ставить начали. Несколько дней назад туда большое войско ушло.
Наверное, скоро назад с победой будут возвращаться… Повезло
кому-то, ведь проклятые язычники много добра с собой из Тарванпеа
утащили. Рассказывают, одни голые камни там оставили…» — размышлял
размякший от жары наблюдатель на вышке. Мысли лениво цеплялись одна
за другую, тянулись, словно загустевший мёд.
Караульный снова поёрзал. Сидеть на деревянном полу было очень
неудобно. Ноги не вытянуть, площадка для этого слишком короткая, а
от долгого неподвижного сиденья тут же начинала неметь задница Да
ещё эти широкие щели между грубо тёсаными и плохо подогнанными друг
к другу плахами так и врезаются в кожу острыми кромками!
Вытянул шею, выглянул за деревянный борт ограждения и тут же
спрятался назад. Пусто на море, никого нет. Даже пиратов давно не
было видно. Пропали куда-то.
Снял шлем, вытер рукавом пот со лба, подышал открытым ртом.
Потянулся к баклажке на поясе и вспомнил, что воды там уже нет, всё
выхлебал. Вздохнул ещё раз, широка раскрывая при этом рот, чтобы
хоть как-то освежить высохшее горло и продолжил размышлять:
— Воистину, то пойло, что вчера поздно вечером употребили с
товарищами, было очень дрянным. Зря пил. А как не пить в такой
скукотище? Чем тут ещё заниматься? Лучше бы сейчас на русичей
пошёл… Зря не вызвался, когда желающих выкликивали… Сейчас точно бы
с большой добычей назад возвращался! И не пил бы больше подобную
бурду. А ещё можно было бы дать монету десятнику и съездить в
Ревель! Ох, и погулял бы там!
Караульный плотнее прикрыл глаза и начал придумывать, как бы он
попьянствовал в городских трактирах, каких сочных девок бы поимел и
помял…
Всхрапнул, из уголка упавшей вниз губы потянулась на бороду
тягучая струйка слюны…
В глубине камышовых зарослей коротко плеснуло, словно снулая
рыбина из последних сил хвостом по воде ударила. Чирикнули тревожно
птахи и тут же замолкли, даже им лениво в такую жару клювы
раскрывать. Короткая волна, больше на рябь похожая, так же лениво
заплюхала в толстых и склизких от подсыхающей тины стеблях и
запуталась, затихла, не пошла дальше, на открытую воду. Дерево ещё
стукнуло глухо, о дерево. Да стрекозки слюдяными крыльями блеснули,
прострекотали над водой и тут же плюхнулись на широкие листья
кувшинок. И замерли, припали голубыми брюшками к живительной
прохладе.