Звали ее непривычно: Тыгдлар.
Общались мы жестами. Они не понимали
меня, я их.
- Тать… Ана, - старательно повторяла
старуха. Я морщилась. Почему-то правильное произношение своего
имени казалось мне важным. Точно оно сохраняло память обо мне,
прежней.
- Тать, - подвела итог борьбе с
русским языком старуха, зыркнула тем особым взглядом, который
свойственен жителям улиц. Потрясла головой, явно недоумевая о
собственном милосердии – еще один рот и махнула, мол,
собирайся.
Плащ мне выдали после того, как я
пришла в себя на потертой, колдобистой лежанке и вроде как
собиралась выжить. Накормили. Показали, где удобства – ручей,
вытекающий из-под моста, смывал все лишнее, а широкий вечнозеленый
куст загораживал от взглядов. Туалет на дощечке и палка, чтобы не
упасть.
Жилье – ода примитивизму. Вместо стен
занавески. Отопление – жестяная емкость овальной формы, вокруг
которой располагались лежанки. Ради меня им пришлось потесниться.
Чип с Дейлом теперь ютились в обнимку на одной.
На бочке готовили. Варили темный
напиток, добавляя туда горький порошок. Выходило что-то среднее
между еловым отваром и кофе, но главное – он неплохо согревал.
Бочка вообще была центром жизни. Она уютно гудела горящими в ней
дровами, и это гудение подбадривало, отгоняя мысли о смерти. И
можно было встать утром, отмахнуться от снов о работе и помочь с
завтраком, суетой вытесняя тянущую боль в сердце.
Шли недолго. Лес здесь был тот же,
что у нас и в то же время не тот. Я видела сосны, елки, но
встречались прообразы кипарисов, какие-то высокие папоротники и
деревья с красивыми серыми, точно пуховыми листьями.
Шли молча. Я понимала, что надо учить
язык, но тупая боль все еще сидела в черепной коробке, и я, плюнув
на адаптацию, решила просто выживать. Хотя какие-то слова начала
выспрашивать. Так черный хвойный напиток назывался шир. Еще пара
слов за утро не удержались в моем побитом сознании.
- Лавайха, - старуха внезапно
остановилась, ткнула пальцем куда-то в пригорок, где торчал хилый
какой-то цветочек с толстыми, как у денежного дерева листьями.
- Лавайха! – повторила радостно,
бухаясь на колени и протягивая к нему замотанные в тряпки – местный
вариант перчаток – руки. Зарылась в серый, с бурыми пятнами – точно
здесь кого-то убили – мох. Аккуратно выкопала цветочек с корнем,
поднялась, гордо продемонстрировала мне добычу, бережно уложила в
полотняный мешочек.