Пока казаки чесали языками, меж столами проворно скакали
разносчицы – и с все новыми кувшинами, наполненными все той же
горилкой. Тьма за стенами шинки окончательно прибрала к рукам
хмурый день, и потные лбы трактирных завсегдатаев сверкали в лучах
шкворчащих лучин и раскуриваемых люлек. Дружная братия Кречета,
рассевшаяся по лавкам вдоль длинных столов, громко приветствовала
всякого, кто пересекал порог заведения под лай злющего пса, который
неусыпно нес дозор при входе, и нынче шинка буквально трещала от
наплыва народу. Каждый новоприбывший, кто считал выше своего
достоинства склонить голову перед образами и Неопалимым Ликом в
святом углу шинки, не мог зайти в помещение, не хлопнувшись
темечком о низко положенную притолоку, изрядно потемневшую от
многолетней копоти. Если же вошедший кланялся святому лику не особо
усердно, а, наоборот, думал зайти в шинку с гордо поднятой головой,
то притолока и вовсе подскакивала на его башке и всем своим
полупудовым весом обрушивалась на его грешный чуб. Соревнование с
притолокой было одним из главных зрелищ, коих потчевала шинкарка
казачков, и каждый раз когда Волчара – так окрестили хозяйкиного
пса – в очередной раз заливался лаем, делали ставки, упадет ли
притолока или в помещение зайдет истинный божий человек. Ведь
только самые опытные завсегдатаи заведения ведали, что посещая
хозяйкину вотчину, сгибать горб нужно почти до самой земли и только
так возможно обрести спасение. Поговаривали также, что сию
притолоку на косяк положил сам Сеншес, но Игриш этому не поверил.
Уж больно тяжела была притолока для Сухорукого.
– Глядь, – плюхнулся на лавку толстяк по имени Повлюк. Он только
закончил сушить и смазывать свою драгоценную бомбарду и, наконец,
присоединился к товарищам. – Твой хлопчик поди уснул в миске со
щами? Эй, попей, малек, горилки, взбодрись чутка!
Игриш развалился на столе, и, пока окружающие топили в горилке
свои невзгоды, самозабвенно хлебал щи, едва не уткнув лицо в миску,
и не обращал внимания ни на что вокруг. Казачки Кречета изрядно
налакались и безуспешно пытались напоить еще и своих конвоируемых,
но все без толку – одноглазый признавал только пиво и отмахивался
от любых попыток всучить ему горилку. Игришу же пить вовсе
запретил. Мальчик особо и не расстроился, что с ним обращаются как
с ребенком, – голова и без алкоголя была словно залита свинцом и
все сильнее клонилась к столешнице.