Так что ратники хоть и со скрипом, но
все же подчинились…
Однако, как только начали сгущаться
сумерки, ситуация поменялась – все запомнили мое обещание ударить
по черкасам под покровом ночи. Мужи подобрались, убрали в сторону
весь лишний инвентарь, оставив под рукой только оружие. А кто-то
уже потянулся и за бронями… Решив, что время пришло, я начал бодро
отдавать приказы:
- Кожемяка, бери трех своих лучников
и по одному пистолю на брата, обходите село со стороны леса – если
черкасы секрет и выставили, то наверняка лишь в сторону дороги.
Донской казак, оправдывая свое
прежнее прозвище, лишь молча кивнул. Я же обратил свой взгляд на
долговязого русого стрельца, десятника Григория Долгова:
- Долгов, ты с двумя дюжинами
стрельцов остаешься на дороге. Вряд ли кто появится, конечно – но
все может быть. Приготовьте пищали к бою – и бдите. Вряд ли ляхи
сюда сунутся ночью – но вот из села кто из черкасов может и
дернуть… Петро, Адам, Дмитрий… Никола, Черкаш и Соловей – готовьте
к бою оставшиеся пистоли, проверьте всю зброю, чтобы не гремела в
движение. Панцири одеваем под кафтаны, дабы не сверкали!
Последний приказ я отдаю «штурмовой
группе», с которой решил идти на зачистку села. Стрельцов я знаю
всех поименно и величаю по имени; ординарца я брать вроде и не
собирался – но последний, поднаторев на саблях в учебных схватках
со мной, уже не уступает на клинках ветеранам сотни, самым опытным
стрелецким рубакам… Оставшиеся – пара казаков, привычных величать
друг друга по прозвищам. Черкаш – потому как родом из черкасов, но
уже доказавший свою верность в бою и люто ненавидящий ляхов.
Соловей – потому как поет неплохо, по крайней мере, на мой вкус. Ну
а на вкус прочих – и вовсе отлично!
Мужики, посуровев перед боем (а кто
огорчившись, что не берут на дело!), принялись натягивать на себя
бахтерецы да кольчуги, проверять развешанное на поясах оружие –
сабли, засапожные ножи, легкие топорики-чеканы, пистоли. На счет
последних я решил напомнить соратникам:
- Самопалы перезарядите, порох мог
смерзнуться, слежаться. Осечки в бою нам не нужны.
Савва Черкаш, тряхнув чубом, хищно
улыбнулся:
- Не бывать осечке, голова, не
сомневайся!
- Ну, молодцы, коли так…
…И вновь скрип снега под лыжами –
только теперь на снег ложится мертвенно-бледный свет луны,
«волчьего солнца». И тихо очень, да очень холодно… Мороз к ночи
неминуемо усилился – и спасаясь от холода, еще не улетевшие птицы
попрятались в дуплах. Схоронилась и прочая лесная живность – в
такую пору разве что волки рыщут по округе, сбившись в стаи в
поисках добычи. Сейчас их самое время! Но и волчьего воя покуда не
слышно – село же после дневной вакханалии словно вымерло, ни корова
не замычит, ни пес не залает. Последних, быть может, как раз и
перебили за то, что лаяли – а то и на воров бросались, защищая
хозяев. Но неужели всю скотину погубили?! Без скотины селянам не
выжить… А может, просто притихла живность на ночь? В конце концов,
и кони ведь молчат, не выдадут себя ни ржанием, ни коротким
всхрапом.