Но все одно – как-то тяжело на
сердце, тоскливо в предчувствие худшего…
Мы пока что не выходим на открытый
участок поля, а следуем по лыжне за казаками головного дозора,
вооруженных луками. Если что – на них вся надежда, должны сдюжить с
секретом черкасов бесшумно! Но тут есть и другая опасность – коли
почуют лошади чужаков, могут встревожиться, всполошить воров… Но
все же весьма велик шанс того, что нагулявшись, черкасы в себя
придут не сразу – а когда придут, мы открытый участок поля уже
минуем!
Ждать приходится, как кажется,
недолго, не более двадцати минут – хотя мне они показались уж
больно тягучими, длинными. Но вот подал условный знак уханьем
филина Кожемяка – и мы со всех ног рванули на лыжах уже через поле,
к деревне!
Лыжи… Снегоступы, не иначе! Местные
называют их "артами" – короткие, широкие и тяжелые, и палок к ним
нет. А все одно пытаемся скользить по снегу со всей возможной
скоростью, разгоняя кровь и горяча тело перед скорой схваткой!
Лишь бы обойтись в ней без
потерь…
Не зря я выбрал Кожемяку старшим над
казаками – в лесу тихо, а по полю нет да нет, да подует ветерок. Но
опытный «вольный воин», не раз бывавший в засадах на шляхах, ожидая
крымских татар да ногайских, знает и особенности лошадей – а потому
сумел зайти к селу с подветренной стороны, так, чтобы кони наш
запах не почуяли раньше времени. Теперь же казачки его подобрались
к самой околице деревеньки, прошмыгнули промеж домов – здесь и
остались, ожидая нас… Но только приблизились мы к избам, как я
увидел бледное, бескровное лицо Никиты, и понял – что-то
случилось.
И вновь у меня предательски заныло в
груди… Стараясь все же не подавать виду, я решительно махнул
рукой:
- Говори.
Ответил Кожемяка севшим, надтреснутым
голосом:
- Что говорить? Сам сходи до колодца,
загляни в сруб. Если еще под воду не ушли…
- Ты о чем?!
Казак словно ком в горле протолкнул,
прежде чем ответить:
- Дитяти там. Мертвые. Вроде трое.
Младенца сущие – не пощадили ироды…
У меня с перебоем ударило сердце – но
все же я заставил себя спросить:
- Еще?
- Еще мужики порубленные, кто с
вилами, кто с топорами, едва ли не у каждой избы валяются. Да бабы
в одежке порванной – кому живот вскрыли, кому только горло
перехватили… Даже девок совсем мелких не пощадили – те тоже
валяются с задранными подолами, да уже остыли… Слишком долго мы
ждали, голова. Кажись, нет здесь уже живых, только казаки воровские
остались.