Произошедшее настолько ошеломило
меня, что я застыл заледеневшим столбом. От запаха крови заложило
нос, колени ослабли, а желудок крутануло рвотным спазмом. До сего
дня я видел убийство лишь на экране, а тут… Еле сдержав еще один
спазм, я, зажимая ладонью рот, рванулся к выходу. Протаранив полог
головой, выскакиваю на воздух, но там то же самое. Кругом кровища,
ругань и вой. Монголы рубят свиту рязанского посольства.
Развернувшись, бросаюсь в другую
сторону, все равно куда, лишь бы подальше. Не успеваю сделать и
шага, как меня сбивают с ног, и навалившаяся туша шипит голосом
Куранбасы.
– Лежите тихо, святой отец, а то,
неровен час прирежут по ошибке.
Затихнув, тыкаюсь лицом в морозную
траву. От холода вроде легчает, и выдохнув, рычу наверх.
– Все! Слезай с меня, живо!
Половец сползает и ложится рядом. Его
спокойный, разумный взгляд смотрит мне прямо в глаза.
– Не вставайте, подождем, пока все
закончится.
Бухаюсь опять лбом в траву и лежу. В
висках пульсирует одна единственная мысль: «К черту все! К черту!
Отпустите меня домой!»
Сколько времени я пребывал в таком
состоянии, не знаю. Как встал, куда шел, с кем, не помню напрочь.
По-настоящему пришел в себя, лишь услышав.
– Глянь, один живой.
Из-под груды мертвых тел, ханские
телохранители вытащили пожилого мужика, залитого кровью. Один из
них, запрокинув жертве голову, уже взмахнул саблей, но окрик
Кулькана остановил его.
– Оставь! – Хан покрутил головой. –
Толмача мне найдите.
Чувствую легкий тычок в бок, и слышу
голос моего половца.
– Пропустите, не толпитесь.
Протискиваюсь в расступившийся
коридор и оказываюсь прямо перед ханом. Смотреть на него не могу,
сразу перед глазами всплывает распоротое горло. Не поднимая глаз,
шевелю плохо слушающимся языком.
– Я здесь.
Кулькан пройдясь по мне невидящим
взглядом бросает.
– Скажи этому… – он не находит
подходящего слова. – Пусть возвращается и известит князя своего,
что так будет со всеми, кто не покорится.
Перевожу, а на меня с залитого кровью
лица в упор смотрит единственный видящий глаз. Смотрит с такой
тоскливой безнадегой, что во мне вдруг щелкает какая-то еще не
осознанная мысль, заставляющая меня повернуться к хану и
произнести.
– Этот человек не доедет в таком
состоянии, кровью изойдет. Перевязать бы надо.
Кулькан смотрит на меня, как на
заговорившую лошадь, а затем фыркает.