Добронрав сбросил с себя колдовское оцепенение и осторожно положил дочку рядом с собой на волчью шкуру. «Девка-Огневка…», - понял он, и в сердце заполз ледяной страх. Добронрав медленно повернулся к жене – видать, именно к ней пришла лихорадка-огневица. Иссушит, сожжем пламенем ядовитым своим, за ночь человека сгубить моровая дева может. Запахло хвоей, смолой – будто в лесу таежном северном они вдруг очутились.
А рыжая старуха снова уменьшалась, продолжая противно хихикать и размахивать огненными рукавами, из которых летели на Чарушу странные искры. От них не загоралась ее одежда, и они гасли, едва коснувшись кожи. Только лицо ворожеи с каждым мгновением становилось серее, черты его обострялись, словно все жизненные соки выпивала Девка-Огневка. Старушонка в последний раз гортанно вскрикнула, зашипела, плюнула в сторону Чаруши, и исчезла в костре, будто и не было ее. Лишь запах сосновой смолы остался в воздухе – чуждый для Великой пустоши, чуждый и приторный, раздражающе-горький.
…С диким воем раненого зверя, словно очнувшись ото сна, Добронрав бросился к жене. Она тяжело дышала, ее прозрачно-льдистые глаза широко распахнулись – и в них уже отражалось сумрачное небо.
- Отойди прочь… ты должен сберечь Милану… Покажи мне ее издалека… Покажи мне в последний раз нашу дочь…
Дрожащими руками Добронрав взял спящего ребенка и поднял вверх, стараясь держать в стороне от жены. Взгляд Чаруши наполнился слезами, словно талые льды хлынули потоком по побледневшим ее щекам – не хотела она покидать родных. Но вот изо рта ворожеи вылетела маленькая искорка и тут же погасла на стылом ветру. Огневица оставила в покое Добронрава и его маленькую Милану, забрав с собой жизнь северной колдуньи.
…Добронрав не знал, долго ли он рыдал над телом своей Чаруши, проклиная богов, соткавших жизнь для его ворожеи такой быстротечной. За что они поступили так с ним? Он никогда не забывал приносить им требы, даже в этом тяжелом переходе он находил для них время! За что же?..
Утирая слезы рукавом износившейся рубахи, он принялся рыть в каменистой земле пустоши могилу. Он не хотел предавать ее тело Огню, как было заведено в их племени - ведь именно Огонь и забрал ее навсегда. И как с этим жить, он еще не знал.
* * *
Мокошь замерла тоскливой тенью на пологом берегу волшебного озера, играющего серебристыми бликами под синими небесами Ирия. В прозрачных водах богиня могла видеть по своему желанию всех, чью нить судьбы она пряла. Мать счастливого жребия опечалено склонила голову, и несколько слезинок упали на землю, тут же распустившись васильками среди шелкового моря трав. Вместе со своими помощницами - Долей и Недолей – Мокошь испокон веков заботилась о судьбах людей и богов. Она — Великая Пряха, она, и только она всегда пряла нити судьбы. Давно уже Мокошь не ходила по земле юной девой, примечая, кто как живет да соблюдает ли обычаи предков. Долгое время только судьба северной колдуньи волновала вечномолодую богиню.