Моё детство было обычным, как и у многих других детей, имеющих любящих родителей. Мама работала продавцом в кондитерской, а отец занимался ремонтом электронных приборов и бытовой техники в сервисном центре. Если покопаться в истории моей семьи, можно было найти личностей с иным родом занятий, и где-то в мамином шкафу лежал килт и плед с орнаментом клана Барнетт, – вещи, напоминавшие о прошлом её рода. Пришли другие времена, и прошлое лишь иногда давало о себе знать в виде слабого огонька семейных воспоминаний и легенд.
Этот весенний вечер должен был стать для нашей семьи обычным, как всегда. К тому времени, как родители возвращались домой, я уже обычно приходила из школы, чтобы помочь маме с ужином. Так было и промозглым мартовским вечером, когда за шумом дождя не было слышно другого шума, происходящего буквально на соседней улице. Там находилась кондитерская, где работала мама. Отец заходил за ней, и они вместе шли домой… Именно там произошла бандитская перестрелка, стоившая жизни нескольким прохожим, не успевшим укрыться. Полиция прибыла на место, когда всё уже было кончено.
Родителей в тот вечер я так и не дождалась.
Так бывает – жизнь рушится в один миг, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ни слёзы, ни сожаление, ни страстное желание повернуть время вспять – ничего не может помочь, и осознание собственного бессилия обрушивается на вас, как поток мутной и холодной воды. А если в этом мутном потоке оказывается девочка, которой только тринадцать лет, шансов выплыть, без потерь для душевного равновесия, нет никаких.
Последующие две недели пролетели как в тумане, и у меня осталось стойкое ощущение, что события идут своим чередом, а я не принимаю в них никакого участия. Молчаливое сочувствие соседей и знакомых родителей, организация кремации, сообщение каким-то родственникам мамы в Шотландию, в Абердиншир… Социальные службы так и не получили ответа от тамошней нашей родни, в связи с чем мне предстояло отправиться в определённое детское учреждение – за неимением ближайших родственников в Ирландии. Сложно сказать, осталась ли в живых эта родня вообще.
Съёмную муниципальную квартиру нужно было освободить, и отдельные дорогие и памятные вещи позволялось хранить на складе социальной службы до моего совершеннолетия. Я почти ничего не взяла с собой, чтобы не предаваться воспоминаниям о прежней жизни слишком часто и не плакать по ночам в подушку.