В этот день Потеряшка впервые нормально поел. Явно через силу, словно делая одолжение и тем самым извиняясь перед человеком, которому причинил боль, но все же поел. Так что после Виктория почувствовала себя такой счастливой, будто внезапно получила свободу и всю свою прежнюю вполне себе благополучную жизнь в качестве бонуса… Она сидела, гладила медведя по голове, чесала ему за небольшими круглыми ушами и говорила. Безопасных тем, годных для ушей надзирателей, было не так и много, а потому Виктория просто рассказывала Потеряшке о своем детстве. Оно не было особо счастливым, как и у большинства ребятишек, которых еще в младших классах школы отобрали, как одаренных, оторвали от семьи и отправили в специнтернаты, где ничто не могло их отвлечь от изучения тех наук, особые успехи в которых они продемонстрировали.
Империя заботилась о тех своих гражданах, которые в будущем могли быть ей особо полезны. Так, как это было выгодно и удобно самой Империи…
И все же это были неплохие времена. Во-первых, Виктория, была к жизни в Специнтернате, в общем-то, готова. По простой причине: ее мать и сама была воспитанницей такого вот учреждения — некогда талантливым ребенком, чудаковатой девочкой, которая вечно возилась с какими-то железяками, кибербионическими формулами и схемами, а после состоявшимся, успешным ученым, на счету у которой был величайший научный прорыв, значимый для всей человеческой цивилизации. Да и не только для нее.
Понятно, что о своем детстве в Специнтернате дочери Анна ван Ассен много рассказывала.
Учиться было действительно интересно, а что до остального, так Виктория довольно быстро ко всему привыкла: и к жесткой, по сути, армейской дисциплине, и к повышенным нагрузкам — физическим и умственным, и к полезной, но до отвращения однообразной еде… И даже к злым шуткам соседок по блоку…
В итоге жизнь в Специнтернате для одаренных детей закалила Викторию ван Ассен, научила ее быть упорной, правильно злопамятной и чрезвычайно целеустремленной. И именно эти качества она и применила сначала в строительстве своей научной карьеры, а потом организуя побеги с Ям для тех, кого любой ценой решила спасти от несправедливого и жестокого уничтожения.
Конечно, об этой своей подпольной работе Виктория, сидя в клетке рядом с Потеряшкой, не рассказывала. А вот о жизни в специнтернатовской общаге говорила долго — до тех пор, пока надзирательница, по понятным причинам не рисковавшая входить внутрь, не пригрозила прострелить узнице ногу или руку, если она сейчас же не займется выполнением своих обязанностей. Но и приступив к уборке в клетке, Виктория продолжала разговаривать с Потеряшкой, который наконец-то приоткрылся, позволил эмоционально приблизиться к себе, пошел на контакт.