– Сколько раз говорить, не нужны мне никакие царевичи, беда от них только, – отмахнулась Василиса, отводя в сторону ветви ивы, за которыми пряталась поляна. По зеленой траве – россыпь златоцветов дивных, похожих на кувшинки болотные, а за оградкой, увешенной лошадиными черепами, глазницы коих ночами светятся – домик бревенчатый. С крыльцом высоким да ставенками расписными. На ступеньках – черный кот на солнышке греется, свернувшись клубком. Огромный, пушистый. А на воротах вороны примостились. Косят блестящими глазенками, перья чистят.
– Вот упрямая девка уродилась… – старуха на завалинке каким-то чудом оказалась, хотя только что позади Василисы по тропинке плелась. – Ничем не прошибешь!
– Кащей обещал узнать, как колдовство снять! – Василиса топнула ножкой в изящном сафьяновом сапожке, подобрала длинный подол платья и бросилась в сторону, где гойдалка на старом дереве висела, закрытая со всех сторон зарослями колючего терна и кусачей крапивой.
Качели эти Бессмертный для пленницы болот смастерил, чтобы не так скучала его Царевна-лягушка в глуши этой. Забралась Василиса на гойдалку, пытаясь не слушать, что там Яга бормочет, и резко наклонилась вперед, раскачиваясь. По веревке, которая крепила досточку к ветке, полз плющ, и казалось, что это из его ветвей качели созданы. Василисе всегда нравилось над поляной летать, забывая обо всем, отдаваясь ветру и терпким ароматам хвои, доносящимся из ельника. Так она чувствовала себя свободной. От заклятия старого, от болота опостылевшего, от упреков Яги, которая все успокоиться не могла, женихов внучке приемной нахваливая.
Улететь бы… жаль, что по ночи Василиса в жабу превращается, а не в цаплю или кулика – так бы могла кружить над топью, мир бы посмотрела, а то уже тридцать лет и три года сидит в своем болоте, и кроме бабки да кикимор с болотниками, никого не видит… Не стареет, не дурнеет, и даже кажется – лишь расцветает царевна. Да вот только сердце каменеет, так опостылело все. Одна надежда на Кащея. Он чародей великий, он поможет. Верила ему Василиса. Жаль, что прежде не встретился он на ее пути.
Вспомнилось, как зимой в первый раз увидела Василиса навьего царя – он явился к Яге с какой-то просьбою, сундучок принес, в котором явно было что-то ценное, слишком трясся над своей ношею Кащей. Темная одежда его блестела морозным узором, корона шипастая сверкала, будто изо льда вырезанная, и показался он тогда царевне воплощением морока зимнего, в глазах его синих метель кружила, да вьюга пела. Но не испугалась она отчего-то. Наоборот. Любовалась, спрятавшись за печкою, статным витязем, волосами его серебристыми, что казалось, инеем были схвачены, руками его с тонкими пальцами… Бледной кожей. Провалами темных глаз. Брови хмурил он, то и дело оглядываясь, будто понимал, что за ним наблюдают.