Плавным движением, чтобы не испугать, он потянул ее на себя, усадил на колено, не прекращая целовать. Кто бы знал, что поцелуи — это так сладко, так невыносимо приятно! Берту хотелось зацеловать ее всю — от макушки до пяток. Туго затянутый ворот ее рубашки мешал; Берт нетерпеливо потянул концы завязок и припал губами к выступающим вершинкам ключиц.
Пальцы Леанте запутались в волосах у него на затылке. Ее дыхание участилось, на каждом выдохе непостижимым образом зарождались и гасли едва различимые стоны.
Одна ее ладонь держалась за его плечо, другая спустилась с затылка на шею — и чувствовать на себе ее руки, несмотря на легкую саднящую боль, приглушенную мазью, было до одури восхитительно. Хотелось, чтобы на плечах не было туники, и тогда бы она касалась голой пылающей кожи — как будто это могло принести ему облегчение…
Он не мог погасить этот жар. Леанте больше не целовала его, лишь глубоко, прерывисто дышала. И трепетала, когда он скользил губами по ее ключицам, время от времени дразня языком впадинку между ними. Берт осмелел и потянул с ее плеч раскрывшийся ворот рубашки. Леанте вздрогнула, отпрянув, и попыталась отстраниться. Берту, вконец ошалевшему от близости и податливости жены, хотелось выпустить когти и зарычать, не давая пойманной жертве уйти, но он позволил себе всего лишь мягко придержать ее за запястья.
— Леанте… не беги, — сумел выдавить он из себя.
Ее невероятные, широко распахнутые глаза казались бездонными. Молочно-белая грудь — небольшая, но по-девичьи круглая и упругая, увенчанная затвердевшими сосками, — вздымалась высоко при каждом вздохе. Ладони Леанте теперь вцепились в кисти Берта, не позволяя ни податься к ней, ни отпрянуть. Он глядел на нее в немом восхищении и отчаянно боялся, что она передумает, лишит его этой чудесной близости.
— Замерзнешь, — тихо сказал он и притянул ее ближе.
[Отрывок из главы 25]
На крепостном плацу к утренним учениям строились солдаты. Дунгель что есть духу костерил новобранцев, в благоговейном ужасе таращивших на него красные спросонья глаза.
— Я сколько раз должен повторять?! Первый сигнал — побудка! Второй сигнал — все стоят на построении! Успел надеть штаны, не успел — солдат! обязан! быть! на месте!
Голос у Дунгеля по утрам имел особенно неприятную тональность. Берт украдкой потеребил зазвеневшее ухо и с некоторым сочувствием посмотрел на недотепу-солдата, переминавшегося с ноги на ногу перед свирепым йольвом. Лет семнадцать, а может, и тех нет. Казенная стеганка с чужого плеча, вся латаная-перелатаная. Обувка — и того плоше. Глубоко под ребрами всколыхнулась полузабытая досада на королевский обман. Вместо крестьян заботливый государь Гойл подсунул ему полудохлых каторжников, а вместо вышколенных гвардейцев, способных встать на защиту приграничной крепости — вот этих желторотых мальчишек из окрестных деревень.