— Слушай, отвали, а? — Верена выругалась про себя и, не оборачиваясь, ускорила шаг, пытаясь побыстрее попасть к светящейся в темноте остановке.
— Вот вообще не пытаешься быть вежливой, да? Что ж вы, бабы, сучки-то такие все? — Верена почувствовала, как чужая рука схватила ее за локоть и резко дернула назад.
Вот черт.
— Эй, руки убрал! Пусти, я сказала! — Верена попыталась вырваться, но хватка на ее руке неожиданно окрепла.
— Нет, ты мне скажи… Почему. Нахрен. Вы. Все. Такие сучки? — невидимый в темноте парень притянул ее к себе за локти, дыша в затылок перегаром, и Верена почувствовала мерзкий холодок нахлынувшего испуга. У нее почему-то резко свело запястья.
— Отпусти!! — девушка с силой треснула каблуком ботинка по невидимой в темноте ступне, одновременно пытаясь свести руки на груди и двинуть парня локтем в поддыхало.
И вдруг она почувствовала, как ее тело волной окатывает обжигающим жаром — словно поток горячей воды заструился сверху вниз по коже, и почти сразу же Верена услышала оглушительный болезненный вопль за своей спиной. Сжимающие ее локти пальцы исчезли. Вокруг почему-то сделалось очень светло; Верена бегом бросилась вперед, но услышала за спиной отчаянно подвывающий, почти скулящий голос, и все-таки замерла, оборачиваясь.
Здоровенный плечистый чернобородый парень отчаянно тряс руками в воздухе, глядя на нее с выражением какого-то потустороннего ужаса на лице. Потом он попятился, запинаясь, и вдруг резко развернулся на пятках и кинулся прочь. Почему-то Верена очень хорошо видела все это, как будто бы пространство вокруг нее внезапно осветили прожектором. В лучах непонятно откуда взявшегося света она могла отчетливо разглядеть деревянную лавочку под кустом сирени, огромные липы по сторонам аллеи, покрытую лужами и усыпанную окурками песчаную дорожку под своими ногами…
Руки жгло, словно Верена только что по локоть засовывала их в кипящую воду.
И вдруг она увидела свои ладони.
Постепенно затухая, от них распространялся ровный, огненно-лучистый, очень, очень яркий золотистый свет.
***
Тимка проснулся от холода. Отсыревшая постель совершенно не грела, наоборот — сухая одежда, в которой он лег под одеяло, пропиталась влажным, несвежим и нежилым душком и теперь, неприятно холодя, липла к телу.
Он встал, с пронзительным скрипом распахнул дверцу старого рассохшегося шкафа, порылся на полках и натянул на себя вылинялый свитер с оленями, а поверх него — синтепоновую куртку с оторванным карманом. В таком виде Тимка попытался было снова лечь, но сон, конечно, уже больше не шел.