Ох, как же Вера захотела прищучить этого мошенника! Хоть и не ведьмино это дело, на такое в городе королевская стража есть, но для стражи Дрибс оставался честным торговцем, представителем уважаемой в городе и во всем королевстве семьи. Умел мерзавец не попадаться! Ведь даже и сейчас, поймай его ведьма за руку, что скажет? «Не рассмотрел сослепу, бесы глаза отвели»? «Не хотел связываться с сомнительным товаром»? Уж точно найдет, как извернуться.
Театр одного актера, тьфу на него.
— Только из сочувствия, милая, дам за эту побрякушку пятачок. Сойдет племяшке поиграться.
— Да что ж это… даже на пирожок не хватит…
— Хватит, милая, — Пройдоха крутанул в пальцах медную монетку. — В «Румяной свинке», здесь рядом, очень вкусные пирожки, и как раз по пятачку.
И ровно за мгновение до того, как тонкие девичьи пальцы сомкнулись бы на протянутой жуликом медяшке, Вера шагнула из тени.
— Словом городской ведьмы, запрещаю.
— Да твое ли то дело, ведьма! — от души возмутился Дрибс.
— В эту ночь — мое, — сказала, как отрезала. — Нечего тут на слезы да беду тварей Бездны приманивать. Забирай обратно свой пятак, девице ее вещь отдавай, да живо, не то сам в пятачок хрюкать будешь. А ты, дитя наивное, реветь прекращай. Со мной пойдешь.
— К-куда?.. — девушка испугалась так, будто не городская ведьма внезапно рядом оказалась, а королевский палач.
— Куда поведу, туда и пойдешь. Забирай свое.
Но та застыла, как парализованная, и Вера, негромко, но от души ругнувшись, сама выхватила у Дрибса тускло блеснувшую золотую с сапфирами брошь. Золотую, без всяких сомнений: вещица легла в ладонь увесисто, а уж какой злобой от жулика повеяло, и вовсе не передать.
— Латунь и стекляшки, говоришь? — Вера обвела лавку многообещающим взглядом. — А может, тебе, золотой ты мой, почудилось?
Тут, видно, Пройдоха сообразил, что ведьму злить — последнее дело. Сказал покладисто, опустив бесстыжие глазенки:
— Может, и почудилось. Такая ночь… всякое бывает.
— Пожелать, что ль, чтоб покупателям твоим так же чудилось?
— Смилуйся, госпожа ведьма! Не виноватый я! Темные твари балуют, глаза отводят!
— Правда?
— Истинная!
И глаза честные-распречестные, как у кота, только что сметану своровавшего.
— Ну хорошо, золотой ты мой, раз правда… — Вера усмехнулась и добавила в слова силы: — Тогда пусть покупателям твоим не так «чудится», как тебе.