— Дрянство, – выругалась я – в такой ситуации хоть бы без сепсиса обошлось.
Опыт подсказывал мне, что здесь всё очень плохо. Запущенная рана, жаркий климат, насекомые. Но главное не это, главное – возраст. Всёля, конечно, всегда помогала, но одно дело лечить ребёнка в тяжелом состоянии, совсем другое – старика.
Ну и проблема ближайшего времени, прямо насущная – сам он идти не сможет, а перенести его обычным способом тоже не получится – здесь всё должно быть естественно. И зелёные зубы – ещё чепуха. Как мне нашептала Всёля, в этом мире можно получить по макушке за те простые штучки, которые я так люблю в своей работе, и которые кое-кто может посчитать чудесами, то есть тем самым, что вовсе не естественно.
{— Всёля, что будем делать? Здесь я не смогу помочь, а транспортировать его на борт нереально. Может, просто позвать местного лекаря?}
{— Нет, Ольга, местный лекарь тут уже не поможет. Власия напоили всеми возможными отварами, а этого, как ты понимаешь, мало,} – я скривилась, глядя на распухшую багровеющую ногу старика. – {Этот человек мне нужен. Давай его на станцию.}
В проходе между шатров мелькнула мальчишеская фигурка, и я длинно и громко свистнула, пытаясь дышать через раз, чтобы не глотать омерзительную вонь.
— Эй, парень!
Мальчишка мигом высунул ко мне голову.
— Тележка есть? – и многозначительно звякнула мелочью в кармане.
Грязная мордочка мальчишки украсилась зелёнозубой улыбкой – никаких сомнений, тележка есть.
И быстренько, конечно, мысленно, уточнила у Всёли:
{— Какая монета тут в ходу?}
{— Вытаскивай смело,} – только и ответил мне голос в голове.
{— Спасибо, дорогая, }– поблагодарила её и строго глянула на мальчишку. – Отлично, давай её сюда.
Мальчишка исчез мгновенно. А я наклонилась и прощупала пульс у старика, пока он всё так же счастливо улыбался и рассматривал меня. Жилка под сухой и горячей кожей запястья бешено билась, танцуя невероятно рваный танец. Плохо – горячка, сердце работает с перебоями. Влас всё смотрел на меня – руки дрожали, голова покачивалась на худой шее – и улыбался. Губы подёргивались, будто он хотел что-то сказать.
Или заплакать.
Я присела рядом.
— Отче, – опять в груди царапнуло от этого слова, но назвать его по-другому не получалось. Я кивнула на ногу: – Болит?
Он осторожно двинул головой, не переставая улыбаться, и я приняла это движение за согласие.