– Ты мне поговори ещё! Госпожа, выискалась. Ну-ты, фру-ты – вы только поглядите на неё! Прямо оскорбленная королевишна, не меньше. Но я-то тебя знаю, как облупленную. Быстро отвечай, где, с кем и куда таскалась, иначе ещё всыплю.
– Я этого терпеть не стану! Ой!.. Да прекрати ты!
– Потерпишь, – удовлетворённо проговорила Констанс, потирая ладонь после очередного шлепка. – Или мне лучше твоему папеньки доложить о том, что ты тут вытворяешь?
– Да что я сделала-то?.. – уже жалобно хлюпнула носом Вильма.
Тактика «бедная я несчастная» с Констанс всегда действовала лучше тактики «я здесь главная».
– Вот отцу сама и объяснишь, что сделала, а чего нет. То я тебя с конюхом застану, то с пажом-чашником. Того и гляди, в подоле принесёшь, а я за недогляд отвечай?
– Что ты несёшь? Какой конюх?! Какой ещё… чашник?
– Какой конюх? Какой чашник? Конюх тот, смазливый, которого недавно в замок взяли. А чашник – тьфу! – там и смотреть-то не на что, не то, чтобы позариться. А это я ещё про твои шашни с красавцем-рыцарем не вспоминаю… ладно, рыцарь был ничего, признаю. Дело молодое. Но мне неприятности не нужны, так себе на носу и заруби. Будет так продолжаться, всыплю по первое число! И не только по филейной гузке твоей пройдусь, а и по наглым щёчкам, и все твои кудри колдовские тебе повырываю. Ты меня поняла?
– Ты не…
– Ты меня поняла? – возвысила голос Констанс и Вильма сникла.
– Поняла.
– Так-то лучше! С кем гуляла?
– С лошадью, – тихо, но ядовито зашипела в ответ Вильма.
– Где ты со своей… лошадью бродила?
– На руинах Розового Замка.
– Опять – Розовый Замок? Да для тебя там – что? Мёдом намазано?.. Или чем другим, на которое назойливые мухи слетаются? Знаешь, ты меня выведешь. Ты меня выведешь из себя, бесовка такая! Терпение моё большое, но не беспредельное. Выросла девица целая, а ума, что у дитя малого, один гонор только – тьфу! Так, вот что скажу: ещё раз узнаю, что ты снова в замок этот таскалась, за вихры оттаскаю, слово даю! При всех отвалтузю, да так, что света не взвидишь.
– Да поняла я уже, поняла. Хватит, няня.
– Ты меня знаешь, сказала – сделаю.
– Ну, конечно сделаешь, раз уж сказала.
– Иди, давай, горе ты моё луковое. Там вон, из столицы человек от отца твоего приехал, видеть тебя срочно хочет, а я уж не знаю, что и врать-то ещё ему. Чем только не отговаривалась. То рукоделием ты у нас была занята, то молитвой, чтением, рисованием… у меня голова кругом идёт! Кажется, никогда я ещё столько не врала. Вводишь ты меня во грех, ой, вводишь. И боюсь, не одну меня.