А эта разница означала один, но очень ёмкий и неприглядный как жёваная калоша факт: она, Мария Владимировна Самохвалова, останется в этой вот… экологии… на всю свою жизнь. Безо всякой надежды вырваться когда-нибудь в нормальные условия.
Печаль, как подумаешь.
И боль.
Мартовский день, несмотря на ощутимую прибавку, намекающую на майские белые ночи, начал угасать. Расчистить авгиевы конюшни до наступления темноты не удалось, да такой и цели не ставилось, потому что объём работ воистину был неподъёмным. Большой удачей стало привести в порядок водопровод. Папа с энтузиазмом лазил в подвал, крутил краны, проверял, начал опасаться, что труба замёрзла, прошедшая зима выдалась морозной. Но труба не замёрзла, и из крана устрашающего дизайна в закутке возле печки вскоре побежала в мятое жестяное ведро мутная, с отчётливым запахом ржавчины, вода. А вот с электричеством ничего не получилось. Но где-то нашлась керосиновая лампа, даже с керосином внутри. Тусклый огонёк, попахивающий застарелой горечью фитиля, ещё больше усилил чувство полной безнадёжности.
Самохвалова-младшая сдалась. Она впала в дичайшую истерику, кричала, топала ногами, рыдала, орала, бросила совсем уже непоправимое: «лучше бы я умерла вслед за мамой, чем жить в этом гадюшнике!» Папа молчал.
Не скоро, но слёзы всё же закончились, нельзя ведь рыдать бесконечно, существует предел, за которым здоровый организм останавливает себя сам. Маша плюхнулась на деревянный табурет, поставила локти на деревянный, собственноручно отмытый – не до конца правда, – стол, закрыла ладонями лицо и затихла.
Папа молчал.
В глухой, ватной какой-то тишине, слышно было, как потрескивает пламя в лампе, зловеще воет в трубе ветер, что-то поскрипывает и постукивает, отставшая черепица на крыше, что ли… Или ветви разросшегося дерева, на заднем дворе. Пахло влагой, сыростью, холодом. Надо было как-то растапливать печь, дрова, на удивление, были, в самом доме, и даже в этой, как их, поленнице снаружи за стеной. Казалось бы, уж дрова-то добрые гадюкинцы точно должны были растащить. Не растащили почему-то.
Надо было растопить печь.
Но не было сил.
Самохвалова-младшая осторожно отвела один пальчик от глаза. И успела увидеть выражение лица своего бедного папы. Неприятное, загнанное какое-то выражение. Тут же исчезнувшее, потому что он заметил, что дочь смотрит.