Немного не дойдя до дверей тюрьмы, женщина остановилась и громко пожаловалась на дурноту. Мужчина засуетился вокруг нее, запричитал, привлекая внимание прохожих. Слуги беспомощно топтались рядом. Внезапно дама вскрикнула и упала. При этом из ее прически вылетел гребень. Вуаль, скрывавшая лицо и грудь, слетела на землю, удивительные, мгновенно привлекшие к себе внимание волосы рассыпались в пыли, а роскошная грудь, щедро открытая более чем смелым декольте, казалось, была готова обнажиться полностью.
Спутник юной прелестницы, не на шутку перепугавшись, бросился к первой попавшейся двери и замолотил в нее, призывая на помощь. Лязгнул замок, в приоткрывшуюся щель выглянул солдат.
— Синьор, моей сестре плохо. Смотрите, она упала в обморок. Помогите Христа ради!
Но солдата не нужно было упрашивать посмотреть, он и так пялился во все глаза на тело, раскинувшееся почти у его ног. Начала собираться небольшая толпа.
— Ах, мне нечем дышать. Я задыхаюсь! Хулио, где ты, — застонала девушка и заметалась, этими движениями еще и обнажая стройные щиколотки и даже икры.
— Бедняжечка моя, — заламывая руки, причитал «брат», — она умирает.
Упав на колени, он начал судорожно расстегивать пуговки на корсаже, а после расшнуровывать корсет…
— Пойду принесу воды, — пробормотал солдат и бегом скрылся за дверью.
Через мгновение вода в необходимом, а быть может, даже чрезмерном количестве, была доставлена. Похоже, каждый мужчина в комендатуре посчитал своим личным долгом подать ее «умирающей». В этот момент шнуровка наконец поддалась, корсет разошелся, обнажая грудь несчастной... Не удивительно, что никто не обратил внимания на троих слуг, бесшумно нырнувших в незапертые двери комендатуры...
— О, пусть кто-нибудь найдет карету, — рыдал безутешный «брат». — Я должен успеть довезти бедняжку до родительского дома. Ужасный рок! Какой удар для нашего престарелого отца! А что скажет мама? Она не переживет этого.
За поворотом раздался цокот копыт, все повернули головы. Какой-то доброхот с призывными криками бросился навстречу выезжавшей из-за угла карете. Дверь тюрьмы приотворилась, выглянул давешний «слуга». Оценив обстановку, он вновь скрылся, дверь открылась шире, и в нее проскользнул высокий человек в грубой монашеской рясе. Низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо, в широких рукавах прятались сложенные на животе руки. Слегка горбясь и заметно покачиваясь, фигура медленно удалилась вниз по улице. Следом порог переступили трое «слуг». Один из них вежливо склонился к безутешному хозяину и, кашлянув, глухо произнес: