Я поперхнулась блином. Что я слышу? Елейное заискивание? От папы?!
- Особенно если приложить её кое к чьему хребту, - зловеще уточнила Наина Кирилловна. – Да!
Папа зачем-то потёр поясницу, потом сказал с досадой:
- Зачем же сразу по хребту-то…
А у меня в мозгу возникла картинка. Неужели папа получил по хребту лопатой, когда… хм. Когда его застали целующимся с мамой! А иначе с чего бы привечать лопатой постороннего человека?
Тут включилась мама и рассказала в подробностях, как именно я мотаю всем нервы. Преувеличила изрядно, но за мамой водится. Папа угрюмо молчал. Кажется, он пожалел, что приехал. И теперь продумывал, как бы отступить без существенных потерь.
Я подняла взгляд, стала рассматривать деревянный потолок. Да не потолок, а прямо крышу! С этими… стропилами, вот! Поперечными балками, или как их там правильно. Мрачновато, учитывая, что дереву сто лет, если не больше. Но так ничего… Уютненько…
Кого я утешаю! Склепка, ты в аду, попала в него ещё при жизни. Реветь хотелось, но реветь в моём возрасте уже как-то… И стыдно и бесполезно. Можно подумать, рёв заставит родителей забрать меня отсюда к трёпанным чертям обратно в город.
- Оставляйте, - разрешила хозяйка, прервав поток маминой многословности.
- Что? – поперхнулся папа. – И всё? Просто оставляйте и – всё?!
- А чего ты ещё хотел, Вырвиглазов? Что я потребую твоей крови? Так в ней вон, - кивок на меня, - этой самой твоей крови ровно половина; достаточно. Испортил породу, стервец лободырный. И откуда только взялся на мою голову…
- Тётя! – возмутилась мама. – Что ты говоришь!
- Что хочу, - отрезала та, - то и говорю. Оставляйте. По осени поглядим, что получится.
Родители уехали, а я осталась. Смотрела вслед, как уезжает, переваливаясь на колдобинах, папина «буханка», и такая меня злость одолела: ладно, с «Рамштайном» осечка вышла. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Эта Наина свет Кирилловна взвоет и сама отправит меня домй! Лишь бы глаза не видели.
- Пошли,- сказала мне Наина Кирилловна. – Утро вечера мудренее, утром решу, на что ты годишься. Можешь звать меня - баба Ная. Меня здесь все так зовут.
Кто - все? Где – здесь? Прямо от забора со всех сторон начинались махровые ёлки. От ворот уходила разбитая, заросшая травой, дорога, - бинго! – тоже пропадала в ёлках. А в колдобинах после дождей наверняка вода и грязь стоят так долго, что головастики заводятся.