Виктор Савинов вновь склонился над новорожденным мальчишкой. Дышит – уже хорошо!
– Заставил ты меня поволноваться, дружище, – чуть слышно прошептал Савинов. – Ну, спи! Крепись, малыш! Жизнь – она тяжелая штука, но мы с тобой еще поборемся за лучшую долю. За самую лучшую для нас с тобой долю. А пока спи…
Выйдя из палаты, Виктор Савинов спустился на два этажа ниже. Здесь лежали в палатах родившие, все с детьми. Этаж с роженицами после кесарева сечения и с патологическими осложнениями был там же, где и реанимация, а здесь лежали те, кто благополучно разрешился и через три-четыре дня собирался покинуть роддом с маленьким кульком в перетянутом розовой или же голубой лентой одеяле.
Но и женщин-рожениц Савинов не любил. Был со всеми пациентками роддома сдержанно сух и общался строго по существу вопроса: принял роды, принял слова благодарности и быстро забывал. Иногда в ординаторской появлялась бутылка дорогого, часто элитного, коньяка, и врачи поздравляли его с удачными родами, или же коробка конфет; даже конверты коллеги передавали. Савинов морщился, вскрывал конверт и отдавал деньги своей смене. Элитный коньяк, наверное, выпивали коллеги, а конфеты точно съедались женщинами. Его хвалили сослуживцы, выписывало премии руководство, и он получал зарплату, еще и подрабатывал врачом-гинекологом в частном медицинском центре. А там платили очень хорошо, и запись к нему на прием была расписана на месяц вперед. Он всем был доволен... ну, почти всем. Если бы не отказники! Если бы не аборты, не женщины, обозленные на самое дорогое на этом свете – на свое нечаянное счастье, как говорят, а для некоторых и на жуткую неприятность – нежданную беременность. Савинов тогда зверел: есть же средства контрацепции, и где-то же должен срабатывать здравый смысл и у партнера также! Это же и убийство, и вред собственному здоровью, в конце концов! Он врач, и точно это знает. Хотя он делал аборты, делал! Но быстро ушел с того места и начал, наоборот, по возможности устраивать судьбу матерей и их детей –нежеланных детей, каким он был когда-то сам.
Вот и сейчас, появившись на этаже, он, ни к кому не обращаясь, прошел по палатам, здороваясь с родившими, кивая врачам, а сам гадал: что же ему делать с отказником?
Худенькое, слабенькое тельце мальчишки с трубками, маской на личике и катетером в венке так и стояло у него перед глазами. Он не помнил, зачем пришел сюда, на этот этаж. Он просто шел, и за ним уже спешили врачи отделения, пристраивались в хвост процессии новые; толпа за ним росла от палаты к палате.