Скинув деревянные крестьянские башмаки, которые обувала дома, чтобы не износить раньше времени туфелек, девушка отсчитывала петли. До темноты требовалось связать хотя бы четыре ряда. А лучше больше, заняться все равно нечем. Все оставшиеся книги Вильгельмина давно выучила наизусть, заглянула во все пыльные, заставленные всяким хламом дальние комнаты, даже забралась на чердак. Матушка потом ее долго ругала. Не только за недостойное поведение, но и за испачканное платье.
Вильгельмина дошла до двадцатой лицевой петли первого ряда, когда ее внимание привлекла перебранка внизу. Судя по голосам, спорили прямо возле их дома.
Забросив скучное вязание, Вильгельмина прильнула к окну, едва ли не высунулась в него.
Так и есть, у крыльца стояла женщина в самом странном одеянии, которое ей когда-либо доводилось видеть, и визгливо, не чураясь бранных слов, спорила с их служанкой Мартой. Та в долгу не оставалась, отказывалась пускать в дом «эратову блудницу, удеву бессовестную».
Порядочной барышне полагалось немедленно захлопнуть окно и зажать ладонями уши, но Вильгельмина, полностью оправдывая свое сомнительное происхождение, уже спешила вниз, радуясь ниспосланному Творцом развлечению. Матушка заперлась в кабинете в бывшей мужской половине дома, велела ее не беспокоить, некому ей помешать или запретить.
— Впусти ее! Я хочу знать, кто она.
Марта в сомнении покосилась на Вильгельмину, покачала головой.
— Не стоит, элафа, от асонок одни беды.
— Так она асонка…
Придав лицу скучающее, слегка надменное выражение, Вильгельмина пристально осмотрела незнакомку из-за широкого плеча служанки. Незваная гостья не осталась в долгу, не опустила взгляд, как предписывалось третьему сословию. На последнее указывала непокрытая голова, загорелая кожа и множество дешевых побрякушек: стекляшек, продырявленных монеток, лоскутков, — которыми она украсила себя, расшила свой наряд. Он заслуживал отдельного внимания – множество разноцветных пышных юбок, каждая короче другой, вышитая черная накидка и полотняный корсет, выставлявший напоказ все, что полагалось скрывать. Вильгельмина даже усомнилась, была ли под ним нательная рубашка – слишком уж много тела просматривалось сквозь свободную шнуровку.
Права, права, Марта, воистину блудница! Даже хуже: те наверняка и рубашку носили, и про лиф платья или блузу не забывали.